Режиссер «Анны Карениной» Сергей Соловьев рассказывает, зачем он снял этот фильм
Вчера на Первом канале стартовал пятисерийный телефильм «Анна Каренина» по роману Льва Толстого. Этот сериал был завершен Сергеем Соловьевым еще лет пять назад, но тогда по загадочным причинам его не выпустили на телеэкран. Практически такая же судьба постигла и двухчасовую версию картины, предназначенную для кинотеатров, — в широкий прокат лента так и не вышла. И вот, похоже, наступил момент истины — зрители обсуждают показанные вчера вечером первые серии фильма.
— Сергей Александрович, какие чувства испытываете в дни показа вашего многострадального фильма по Первому каналу, да еще в самый прайм-тайм?
— Есть такая русская пословица: «Сколько веревочке ни виться, конец все равно найдется». У меня была изначальная уверенность, что благополучный исход для этой киноистории, осененной именем Льва Николаевича Толстого, все-таки отыщется. Я рад, что фильм наконец вышел на экран, но не могу сказать, что меня одолевают какие-то экстремальные чувства. Что я, к примеру, разбегусь и на радостях ударюсь головой о стену. Или, наоборот, выпью три литра водки, чтобы забыть пережитое...
— Так в чем все-таки причина, что ваша картина так долго не была востребована?
— Не надо искать виноватых. Причина — в нашей с вами жизни. В общем ее тоне. За последние годы мы постепенно усвоили дикую мысль, что для счастья ничего, кроме денег, не надо. А поскольку экранизация «Анны Карениной» никому не сулила быстрых денег, то фильм залег. Прокатчики хором говорили мне: да, картина хорошая, но кто же ее пойдет смотреть, кому сегодня это интересно? Разумеется, такая логика — абсурдна, но мы сами этот театр абсурда создали и сами в него поверили. Хотя, знаете, у киноварианта все-таки была по-своему интересная и поучительная история проката, но — без прокатчиков. Началось все с Эльдара Александровича Рязанова, который предложил показать фильм у себя в «Эльдаре». Мы заключили договор на десять дней. В итоге картина шла три месяца. Потом мне позвонили из питерского кинотеатра «Аврора», который очень люблю: когда-то там я впервые посмотрел фильм «Неотправленное письмо», который произвел на меня огромное впечатление. В «Авроре» тоже взяли «Каренину» на десять дней. Фильм в итоге шел полгода...
Я уж не говорю про показ в Доме кино, где зрители сидели в проходах, висели друг на друге, лежали спиной на сцене и смотрели на экран снизу... И все это происходило в страшной духоте, поскольку стояло лето, а кондиционеры не работали. У меня было чувство, будто в глухие советские времена показывают западную версию «Доктора Живаго», а не нашу «Анну Каренину». Увидев такую толпу народа, Таня (актриса Татьяна Друбич, исполнительница роли Анны Карениной. — «Труд») пришла в замешательство: «Я не понимаю, почему собралось столько людей, они же все знают, чем дело кончится»...
— Так что же, по-вашему, влекло и влечет зрителей к вашему фильму?
— Я думаю, нормальные зрители истосковались по нормальным героям. Я, к примеру, не очень люблю Федора Михайловича Достоевского. Да, у него всегда мощные, философски насыщенные истории, масштабные и крупные персонажи. Один герой убил старушку топором, другой изнасиловал малолетку, третий зарезал возлюбленную. Для меня все это как-то чересчур. В этом смысле Лев Николаевич мне ближе, у него действуют — да-да! — нормальные люди. И вот эта тоска зрителей по нормальности — очень отрадное и, как говорят медики, прогностически хорошее чувство.
А что касается разницы между кино- и телевариантом фильма, то она состоит в следующем. Когда я делал картину для проката, то переводил текст романа на экран, скажем так, белыми стихами. А в телевизионном варианте переводил роман прозой. То есть добавлял больше деталей, подробностей, нюансов.
— В чем для вас, говоря модным сегодня словом, месседж этой истории?
— А месседж очень простой. Когда-то Окуджава пел замечательную песню, которую, кстати, он сочинил для моего фильма «Станционный смотритель». Но цензура выгрызла ее из картины, потому что Булат Шалвович подписал в то время письмо против ввода советских войск в Чехословакию. Так вот, в песне есть строчки: «С любовью жить несладко, а без нее нельзя». Роман Толстого — как раз об этом. Приступая к экранизации, я тоже поначалу впадал в толстоведческий маразм: дескать, роман трактует проблему супружеской измены, говорит о несовершенстве общества... На самом деле,роман и фильм совсем не про это, а про любовь. Вопрос поставлен так: какова бывает цена любви, когда любовь настигает человека. И выясняется, что порой это цена человеческой жизни. Об этом, если вкратце, кино.
— Как-то простовато, Сергей Александрович...
— Знаете, и сама история, и язык, каким она рассказана, — они такие простые, ясные, доступные. Это в полном смысле народный, отнюдь не элитарный роман. Потом, «Анна Каренина» — это, если можно так выразиться, биологически сериальная вещь. Она печаталась в «Отечественных записках» с интервалом в полгода. И вся Россия передавала журнал из рук в руки и по полгода ждала, как будет развиваться интрига и чем она закончится. В книге, написанной Толстым, есть что-то такое, что понятно и аристократу, и маляру. Скажу больше: это и ежику понятно. И в этом удивительная особенность и сила романа.
— Не могу под конец не спросить: не боитесь сравнений вашего фильма с нашумевшей английской «Анной Карениной»?
— Начну издалека. Как-то я, помню, смотрел английскую же картину по пушкинскому «Евгению Онегину». Смотрел и думал: совсем ведь чужие люди, а с каким интересом они относятся к России, к нашей литературе. Как элегантно герои носят шарфики, как любовно подобраны для героини коньки. Но при этом у меня было ощущение, что авторы абсолютно не понимают природы того, что они экранизируют. Не понимают, кто такие Татьяна Ларина, Евгений Онегин и что они значат для нашей жизни. Ну вообще не понимают.
Та же история произошла, на мой взгляд, и с английской «Карениной». У одного моего друга по отношению к таким фильмам есть точное определение: «медаль на шинели». Иностранцам нередко кажется, что крутейший образ русского офицера — это шинель, а на шинели — медаль. С точки зрения русского человека — это, конечно, чушь. А им нравится: медаль на шинели. И вот в этой стилистике снята английская «Анна Каренина». Кудрявый Вронский в рейтузиках. Ужимки и прыжки героев. Их поцелуйчики. Театральная сцена в прологе, хотя Толстой, как известно, ненавидел театр. Думаю, если бы Льву Николаевичу показали эту дребедень, он вряд ли обрадовался бы такому вниманию к русскому роману и русской жизни. Поэтому с точки зрения экранизации Толстого я, извините, не могу всерьез обсуждать эту картину.
К слову, когда она вышла на экраны, у меня было чувство, что мне стыдно быть русским. Потому что когда наша «Каренина» с боями прорывалась в прокат, то в Москве не появилось ни одной рекламной листовочки. А тут выходит эта «медаль на шинели» — и оглушительный рекламный залп в СМИ. Что-то было в этом неправильное. Поймите, неправильность вовсе не в том, что английскую картину не нужно было выпускать. Конечно, с ней должны были познакомиться наши зрители. Но все же, мне кажется, не взамен русской «Анны Карениной».