Что ж, значит, надо задуматься над тем, что именно христианство принесло людям, объяснить им,
Что ж, значит, надо задуматься над тем, что именно христианство принесло людям, объяснить им, что дары, принесенные христианством, не устарели.
Итак, первый дар, принесенный христианством людям, - это право прямого обращения к Богу, право обращаться к Богу на "Ты". Человек вновь обрел то, что Тертуллиан, христианский писатель III века, назвал familiriatas Dei, т.е. семейственную, дружественную, сердечную близость с Богом.
Нам кажется сегодня естественным, что религиозный человек молится Богу. Но в дохристианском мире Бог мыслился находящимся вне религии. Богу молиться было нельзя. Молиться надо было Господу.
Слова "Бог" и "Господь" в истории религии - отнюдь не синонимы. Самая суть язычества в том, что эти понятия разделяются и относятся к разным религиозным реалиям. Язычник убежден, что первичный бог, Первоначало не действует в мире.
Общеизвестно, что верховное божество у древних греков - Зевс, владыка мира, "Господь". Но является ли он Богом в высшем значении этого слова, т.е. Первопричиной, истоком всякого бытия, Абсолютом? Нет, Прометей именует Зевса - "новоявленный вождь". Согласно Гесиоду, Зевс - что-то вроде потомственного путчиста. Первая диада богов здесь носит имена Геи и Урана. Гее не по душе постоянные роды, и однажды Гея, спрятав сына Крона в то место, через которое он явился на свет, "дала ему в руки серп острозубый и всяким коварствам его обучила. Ночь за собою ведя, появился Уран. И возлег он около Геи, любовным пылая желаньем, и всюду распространился кругом. Неожиданно левую руку сын протянул из засады, а правой, схвативши огромный серп острозубый, отсек у родителя милого член детородный и бросил назад его сильным размахом" (Гесиод. Теогония. 174-181). Кронос-Время, однако, имеет привычку пожирать своих детей ("всепожирающе Время"). И когда рождается Зевс - настает время мести...
Как видим, "господство олимпийских богов основывается на целом ряде богоубийств. Те боги, от которых произошли боги греков, - суть отошедшие, недействительные. Зевс есть отец всех бессмертных, лишь поскольку он отцеубийца. И память об этом несуществующем, раздробленном боге (Кроносе) всегда стоит между богами, препятствуя их поглощению в единстве Зевса".
Аналогичные "скелеты в шкафу" были и в преданиях других народов. Язычники убеждены, что миром правит не Бог. В языческом богословии "Господь" не является изначальным богом, а изначальный Бог, оттесненный от дел, становится праздным богом (deus otiosus) и перестает быть "Господом", Правителем. Даже его имя постепенно забывается (Овидий, рассказывая о начале космоса, так говорит о Творце: "Бог некий - какой, неизвестно...").
Высший бог или недостижим, или бессилен, или вообще покоится в бездействии. Даже если его не свергли - он сам не интересуется нашим миром, ибо мы слишком ничтожны, и он делегирует управление миром людей духам низшей иерархии... Миром правят частные и многообразные "Господа" - узурпаторы или "наместники". Каждый из них правит своим "уделом". Подвластным им людям надо уметь выстроить отношения с этими господами, и не стоит тешить себя иллюзией, будто наши молитвы может услышать кто-то другой, Высший и Изначальный...
И вот на этом фоне вдруг звучит проповедь Моисея: Эль вернулся! Тот, Кто создал мир (Элогим - Быт. 1,1.), Тот, кто был Богом покоя (Богом субботы), - вошел в историю людей. Он не утратил Своей силы, и Он не забыл Свое создание. Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? Но если бы и она забыла, - то Я не забуду тебя! (Ис. 49, 15).
Это - главная новизна дерзкой и радостной проповеди израильских пророков: "Бог есть Господь". Тот, Кто ведет нас по дорогам истории, - Тот же, Кто нас создал. И Тот, Кто нас создал, есть Высший и Первоначальный. Нет Бога выше Господа. И нет иного Господа, кроме Бога. Да познает народ сей, что Ты, Господи, Бог (3 Цар. 18,37). Блажен народ, у которого Господь есть Бог (Пс. 143, 15). Ибо именно Эль (Элохим, Элоах) - Господь, т.е. субъект Завета с людьми, и создал небо и землю...
То, что первоначально было удивительной привилегией одного народа, - право прямого общения с Наивысшим - Апостолы распространили на всех людей. Это было настолько неожиданно, что даже гностики, околохристианские еретики первых веков нашей эры, предпочитали называть Христа Спасителем, но не Господом, ибо последнее имя отождествлялось у них с тираном и узурпатором (см. свт. Ириней Лионский. Против ересей. 1,1, 3).
Более того, оказалось, что Бог пришел к людям не в поисках рабов, а в поиске друзей. Аристотелю кажется очевидным - "Дружба с богом не допускает ни ответной любви, ни вообще какой бы то ни было любви. Ведь нелепо услышать от кого-то, что он "дружит с Зевсом". Апулей приписывает Платону столь же безнадежный тезис: "Никакой бог с человеком не общается... не утруждают себя высшие боги до этого снисхождения" (О божестве Сократа, 4-5). Но суровость философов была растоплена евангельской милостью: "Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями" (Ин. 15,15).
Если языческие народы позволяют себе обращаться к высшему небесному божеству только "как к последней надежде во времена самых страшных бедствий", то христианам было даровано право повседневного общения с Ним. К Творцу галактик мы обращаемся с просьбой о ежедневном хлебе...
Одного студента сокурсники, увлекшиеся модными "целительско-харизматическими" сектами, допытывали: "Вот у нас на наших собраниях такие дивные чудеса творятся! У нас пастор только пиджаком махнет - и такой мощный дух входит в людей, что они целыми рядами валятся в покой во Святом Духе! А у вас, в вашей так называемой Православной Церкви - разве есть что-нибудь подобное?! Да разве у вас бывают чудеса?!".
На каникулах, приехав в родное село, сын пристал к матери: "Мам, ну ты у нас главная церковница: ни одной службы не пропускаешь. Вот ты мне и скажи: а сегодня в нашей Православной Церкви разве бывают чудеса?.. Нет, нет, ты про себя расскажи. Вот в твоей, лично в твоей жизни чудеса бывали?!" Мать задумалась, а затем говорит: "Ну конечно, вот этой осенью со мной было прямо настоящее чудо. По радио на следующую ночь заморозки пообещали, а у меня еще картошка была не выкопана. И я с утра пошла картошку копать... Ну вот, поработала сколько было сил, распрямляюсь, смотрю, а солнышко уже садиться начало. Полдень-то уже прошел, а я еще и трети огорода не убрала. И тут я в сердцах Господу и взмолилась: "Господи, Ты же знаешь, что мне без этой картошки зиму не пережить! Ну помоги мне, пожалуйста, ее убрать до вечера, до мороза!" Сказала эту молитовку и снова - носом в грядки... И представляешь, еще солнышко не село, а я всю картошечку собрала!"
Это действительно чудо. Но порождено оно глобальным чудом христианской веры: к Владыке всех миров самая простая крестьянка может обращаться с ходатайством о том, чтобы Он (Абсолют! Тот, при мысли о Котором немеют философы!) - помог ей собрать ее картошку...
На вопрос Данте: "Я поднял глаза к небу, чтобы увидеть, видят ли меня?" - христианство ответило: "Да, Небеса не слепы. С высот Вечности человек различим. Более того - именно его судьбы находятся в "зенице ока" Миродержца (Втор. 32, 10). Даже sub specie aeternitatis ("под знаком вечности") человек не теряется.
Христианство увидело в Боге - Отца. Не холодный космический закон, а любящего Отца. Отец же не убивает сына за первую разбитую чашку, но ищет защитить своего сына.
Эта уверенность христиан в том, что люди не безразличны для Бога, была непонятна древним язычникам. Во II веке языческий философ Цельс так излагал свое возмущение по поводу христианской веры: "Род христиан и иудеев подобен лягушкам, усевшимся вокруг лужи, или дождевым червям в углу болота, когда они устраивают собрания и спорят между собой о том, кто из них грешнее. Они говорят, что Бог нам все открывает и предвозвещает, что, оставив весь мир и небесное движение и оставив без внимания эту землю, Он занимается только нами, только к нам посылает Своих вестников и не перестает их посылать и домогаться, чтобы мы всегда были с ним. <Христиане подобны червям>, которые стали бы говорить, что есть, мол, Бог, от Него мы произошли, Им рождены, подобные во всем Богу, нам все подчинено - земля, вода, воздух и звезды, все существует ради нас, все поставлено на службу нам. И вот черви говорят, что теперь, ввиду того, что некоторые среди нас согрешили, придет Бог или Он пошлет Своего Сына, чтобы поразить нечестивых и чтобы мы прочно получили Вечную Жизнь с Ним" (Ориген. Против Цельса. IV, 23).
Те же аргументы слышим мы и от неоязычников: теософы, в иные минуты столь горделиво именующие самих себя "богами", вдруг становятся странно смиренны именно в этом вопросе. Они говорят, что человек и Вселенная несоизмеримы, что человек и земля не могут быть предметом внимания вселенского Разума. А потому - "нужно приучить сознание к малым размерам Земли"1 и осознать, что мы можем общаться только с "планетарным логосом", только с тем духом, который "проявлен" на "нашем плане"...
Верно - человек и Вселенная несоизмеримы. Но - в другую сторону. Как соизмерить человека и Млечный Путь? Линейкой геометра человека не измерить. Человек занимает меньше пространства, чем слон. Но онтологически человек существеннее слона. Гора занимает больше места, чем человек. Но именно через историю человеческой мысли, а не через историю вулканов проходит ось эволюции Вселенной. Разве размеры алмазов соизмеримы с теми шахтами, из которых их выкапывают? Но человек - это существо еще более редкое, чем алмаз.
И вот именно эту радость своей найденности, нелишности, замеченности, узнанности - крадет неоязыческая теософия. Высшее Божество, в соответствии с ее учением, не является ни Создателем (Творцом), ни Вседержителем, ни Спасителем. Оно вообще не думает, не действует2... И теософы спешат разъяснить "сироте"3 его статус: твой папа - на самом деле не папа, а так, случайный любовник твоей матери, и вообще он никакой не летчик, а грузчик из соседнего винного магазина... Тот, Кого ты полюбил, не Бог. Так себе - элохим, "низший ангел".
На этом фоне понятна та радость, что переполняет христианского философа III в. Климента Александрийского: "Для нас вся жизнь есть праздник. Мы признаем Бога существующим повсюду... Радость составляет главную характеристическую черту Церкви". Вот контраст, отличающий христианство от мира языческой мудрости: если римский философ Цицерон полагал, что люди живут в космосе подобно мышам в большом доме - наслаждаются его великолепием, хотя оно предназначено отнюдь не для них, то по ощущению свт. Киприана Карфагенского - "Мы не должны ничего ставить выше Христа, так как и Он выше нас ничего не ставил". "Нет у Него никакого другого дела, кроме одного - спасти человека", - подчеркивал Климент Александрийский.
1 Так говорит трактат "Аум" из рериховской серии "Агни Йоги" (Аум, 242).
2 По уверению Блаватской, свойствами Абсолютности являются "Абсолютное Небытие и Бессознание" (Блаватская Е.П. Комментарии к "Тайной Доктрине". М., 1998, с. 71) и про Божественную волю "нельзя сказать, что она действует с пониманием" (Там же, с. 127).
3 "Человечество есть великая Сирота" (Письма Махатм. Самара, 1993. С. 67). Ср. Платон: "Творца и родителя этой Вселенной трудно отыскать..." (Тимей 28 с).