В дни юбилея одного из величайших в России сочинителей в тихой московской библиотеке можно посмотреть на его прижизненные издания и подивиться посмертной судьбе
В честь 210-летия одного из самых удивительных наших писателей Государственная публичная историческая библиотека России развернула выставку «Гоголевские жемчужины» из своего собрания. Как много дум они наводят...
Одна из старейших библиотек, популярная у студентов и ученых «Историчка», хранит множество библиографических редкостей. Есть в ее фондах и гоголевские раритеты, среди которых — все прижизненные издания писателя и книги с его автографами, в обычное время хранимые за семью печатями. Вот, например, самая первая книга, написанная будущим классиком в 20 лет: «Ганц Кюхельгартен: Идиллия в картинах» (СПб., 1829), с автографом историку Михаилу Погодину. В дальнейшем ранняя повесть, вышедшая под псевдонимом «В. Алов», стала легендой, призраком: ее тираж автор уничтожил после разгромных рецензий.
Рядом — великий «Ревизор». Экземпляр вышедшей в Петербурге в 1836 году пьесы Гоголь собственноручно надписал дипломату и переводчику Федору Халчинскому, родственнику своего товарища по нежинской гимназии. А московское издание поэмы «Похождения Чичикова, или Мертвые души» (1842) замечательно обложкой по рисунку самого писателя.
У посетителей зала «Под сводами» есть возможность оценить широту гоголевского кругозора, окинув взглядом его личную библиотеку. В ней и «Хозяйственная ботаника, заключающая в себе описания и изображения полезных и вредных для человека растений и изданная Николаем Щегловым» (СПб., 1828) с раскрашенными картинками, и редчайшая брошюра «На взятие Варшавы. Три стихотворения В. Жуковского и А. Пушкина» (СПб., 1831). Хранил Гоголь, гуманитарий до мозга костей, и миниатюрный пятитомник Перевощикова «Ручная математическая енциклопедия»...
В отборе книг для выставки помогли сохранившиеся письма писателя. Будучи, как и многие сатирики, человеком скорее грустным, временами даже сумрачным, Гоголь дружески общался с коллегами-литераторами и художниками. В числе немногих дошедших до нас фотографий писателя есть и та, где он запечатлен с группой живописцев и скульпторов, составлявших костяк русской колонии в Риме. Николай Васильевич долго жил в Вечном городе, откуда совершил путешествие в Иерусалим (а ученые спорят, не мог ли он побывать также и в Испании). Разумеется, у него было много общих тем для бесед с одним из близких ему «русских римлян» — Александром Ивановым, который изобразил Гоголя в великой картине «Явление Христа народу» — в облике персонажа, расположенного ближе всех к Спасителю. Да и образ Христа, идущего из глубины полотна, в немалой мере списан с самого Гоголя.
Известно, что вдохновляли Иванова и образы из гоголевских книг, но гораздо известнее иллюстраторские работы менее крупных художников, чьи имена сегодня помнят именно благодаря сюжетам Гоголя. Таков мастер жанрового рисунка Александр Агин, учившийся в Академии художеств у Карла Брюллова. Делом жизни одаренного рисовальщика стали иллюстрации к «Мертвым душам», созданные в содружестве с ксилографом Бернардским. При жизни авторов увидели свет лишь 72 гравюры цикла, выпущенные в 1846-м в Петербурге под названием «Сто рисунков из сочинения Н.В. Гоголя: Мертвые души». Часть гравюр была задержана цензурой, и лишь в 1892-м, спустя 17 лет после смерти Агина и 40 — Гоголя, была издана полная серия иллюстраций.
Украшение нынешней выставки — редчайший альбом в четырех выпусках «Вечера на хуторе близ Диканьки» (М., 1874-1876). Ему не уступает издание повести «Невский проспект» с рисунками Дмитрия Кардовского, учившегося уже у Репина (книга выпущена в Петербурге в 1905 году).
...Выставка из фондов ГПИБ России заставила и меня саму погрузиться в воспоминания о годах юности, когда здесь, в недрах «Исторички», я читала пожелтевшие газеты вековой давности. Привела меня сюда курсовая работа о памятниках, сооруженных в России в начале ХХ столетия. Среди них был и «Гоголь» скульптора Николая Андреева и зодчего Федора Шехтеля. Журналисты и критики бурно реагировали на появление в Москве этого необычного, а по тем временам — шокирующего памятника. В апреле 1909-го, в честь столетия писателя, он был торжественно открыт у Арбатских ворот, но простоял там лишь до середины века. В 1930-х Сталин пожелал убрать «уродливую» декадентскую скульптуру, в которой автор «Ревизора» напоминает больную нахохлившуюся птицу, и заменить ее чем-то более жизнерадостным. И только война позволила памятнику продержаться дольше.
Но в 1952-м, когда пышно отмечали столетие кончины Гоголя, в начале Гоголевского (прежде Пречистенского) бульвара все же появилась высоченная шаблонная статуя с надписью «от советского правительства», отлитая в бронзе советским генералом от искусства Томским. Не полюбившийся Москве монумент считается самым «бравым» среди всех 15 памятников писателю, которые ныне стоят от Караганды до Рима. А московский фольклор обогатился частушкой из журнала «Крокодил»: «Нам нужны / Подобрее Щедрины / И такие Гоголи, / Чтобы нас не трогали». Вслед за открытием статуи Томского город облетела другая эпиграмма: «Юмор Гоголя нам мил, / Слезы Гоголя — помеха. / Сидя, грусть он наводил, / Пусть теперь стоит — для смеха!»
Старый же памятник, ныне признанный шедевром российской пластики, едва не отправили на переплавку. От гибели он был спасен сотрудниками Музея архитектуры, добившимися разрешения передвинуть его на музейную тогда территорию — в Донской монастырь. А в 1959-м памятник был перевезен во двор усадьбы графов Толстых на Никитском бульваре, где писатель умер. Там бронзовый сочинитель на гранитном пьедестале, опоясанном фризом с его персонажами, обитает по сей день. Москвичи до сих пор грустно шутят, повторяя строки поэта Льва Озерова: «Веселый Гоголь — на бульваре, печальный Гоголь — во дворе».
В доме, где литератор провел последние годы жизни, создано ядро посвященного ему музея. Иного — полного, всеохватного — музея Гоголя, одного из величайших в России сочинителей, в нашей стране нет.
По иронии судьбы юбилей непревзойденного сатирика Гоголя выпал на следующий день после того, как на его родине, Украине, прошли выборы президента. О писателе, несмотря на юбилей, говорили несравнимо меньше, чем о другом шутнике, вынырнувшем вдруг в политическом омуте. Такая тишина даже вызвала смутные подозрения: не впал ли ненароком классик снова в опалу? Причин-то достаточно: не совсем он русский: не то казак, потомок атамана из Сечи, не то поляк, в любом случае малоросс, по паспорту — Яновский... А главное, на многое в нашей жизни посмотришь и за голову хватаешься: ну просто гоголевский сюжет!