Полемические заметки в канун дня 8 Марта
На пороге праздника, давно ставшего днем любви, красоты и прочих приятных вещей, вертится в голове фраза: «Детям — мороженое, бабе — цветы. Смотри не перепутай!» Думаю, вы узнали это изречение из фильма «Бриллиантовая рука» — а он вполне годится, чтобы порассуждать о роли женщины в обществе. И не только советском.
Хотя мало где, кроме СССР, Международный женский день был объявлен государственным праздником, стал частью символической политики страны, даже выходным — правда, лишь в 1965 году. Истоки же Дня женской солидарности восходят к знаменитой забастовке нью-йоркских текстильщиц 1908 года, а, по мнению ряда ученых, еще и к «маршу пустых кастрюль» 1857-го или даже к женским бунтам во Франции 1789-го...
К гайдаевским временам «борьба за права женщин», по крайней мере в нашей стране, обрела во многом формальный характер, не зря попав в поле внимания сатирика. СССР, переходящий к развитому социализму, подрастерял былую свирепость (помер корифей всех наук, пришла и ушла оттепель), страна в меру возможностей двигалась в сторону общества потребления, где главным антагонистом милой заботливой супруги героя выступает дама-управдом в исполнении грозно-прекрасной Нонны Мордюковой. Вот какую альтернативу предлагала теперь жизнь: или образцовая жена и мать, или гибрид «начальницы» с «общественницей» — монстр, вылепленный советской реальностью будто в насмешку над эмансипацией, к которой стремилась Февральская революция (совсем маргинальная роль той, что «не виноватая я, он сам пришел», сейчас не в счет).
В 1917 году женщины России первыми в мире добились избирательного права (на год раньше, чем в Великобритании, и на три, чем в США). Увы, вскоре международные связи активисток были отменены советской властью. Чем обернулся лозунг равенства при тирании, сопровождавшей строительство социализма, ясно всем. В одной руке орущее дитя, в другой мастерок: вот эмблема женского счастья по-советски. Можно, конечно, добавить к этому школьную указку или микроскоп, но легче не станет — отработав смену, баба шла к другому «станку»: стирка, уборка, забота о детях. Ситуация, кстати, во многом актуальная и сегодня. Как оставаться красивой, лишь раз в год получая в подарок шанс избавиться от бытовых хлопот и букетик мимоз в придачу?
Кстати, обычай дарить в этот день мимозу возник в Италии после Второй мировой войны. В СССР по весне продавали скорее тень мимозы, но и те блеклые полуживые веточки могли стать отрадой в буднях, а то и попасть в натюрморт, написанный женской рукой. Феномен женщины — художницы, ученой, врача, педагога, да хоть военной летчицы — нам не в новинку. Удивляет скорее удивление, какое по этому поводу испытывают мужчины. Так, многие водители до сей поры с подозрением относятся к дамам за рулем, хотя известно, что в аварии те «въезжают» куда реже сильного пола.
Увы, не то что править транспортным средством — учиться в университете или академии женщине запрещалось минимум до середины XIX века. Вспомним математика Софью Ковалевскую, ради образования уехавшую за границу. Россия советская отменила такие ограничения, но реалии аграрной страны давили помимо писаных законов. Не потому ли до сих пор даже люди вполне культурные изумляются такой «аномалии», как женское художественное творчество?
В столь непарадных размышлениях впору отправиться хоть на выставку «Кубок созвучий. По направлению к Розановой» в Доме культуры «ГЭС-2». Творчество гениальной авангардистки Ольги Розановой (1886-1918) демонстрируется здесь на фоне других поколений «искусства женского рода» (так назывался один давний проект Третьяковки).
В Музее русского импрессионизма среди героев проекта «В переулках эпохи», посвященного московской группе «13», одаренные художницы Татьяна Маврина и Антонина Софронова.
Но и в искусстве женщины не находили безопасного убежища от жестокостей жизни. Которая порой саму женщину делала разрушительницей наподобие Софьи Перовской, Веры Фигнер, Марии Спиридоновой, Надежды Крупской, Инессы Арманд, Александры Коллонтай, Ларисы Рейснер — при разных убеждениях и даже благородстве помыслов их всех сближают отчаянная жестокость к окружающим и личная несчастность. В созданном, в том числе этими идеалистками репрессий, мире погибали и художники, и художницы. Среди невинных жертв — соратница Малевича Вера Ермолаева и член группы «13» гений живописи Александр Древин. Вдова художника Надежда Удальцова, сама из числа «амазонок авангарда», прятала работы расстрелянного мужа в мастерской, выдавая за свои, и сумела сохранить их до тех пор, пока творчество Древина не вернулось в художественную жизнь.
Можно вспомнить и то, как гениальная Вера Мухина в начале 1930-х угодила в ссылку из-за опалы мужа, врача и ученого Алексея Замкова (он — среди прототипов профессора Преображенского из «Собачьего сердца» Булгакова). Вернувшись в Москву, Мухина почти сразу приступила к работе над композицией «Рабочий и колхозница», поразившей Париж на Всемирной выставке 1937 года.
К слову, ссылку семья Замковых отбывала в Воронеже, где оказался и поэт Мандельштам с верной спутницей. Воспоминания Надежды Мандельштам по силе воздействия встанут в один ряд с сочинениями Анны Ахматовой и Лидии Чуковской, тоже переживших такие страдания, что кажутся не по силам женщине. Если только это не «русские женщины»: название поэмы Некрасова вновь нас отбрасывает в XIX век, в пору жен декабристов, да и в более ранние эпохи тоже, когда бросить вызов правилу «киндер, кюхе, кирхе» было уделом единиц.
Знатной художницей была мать императора, казнившего декабристов. Мария Федоровна — прусская принцесса, ставшая супругой наследника престола Павла Петровича, в дальнейшем Павла I. Впрочем, ей было не угнаться ни за матушкой-императрицей Екатериной II, ни за ее предшественницей «веселою царицей Елизавет», хоть и не писавшей портретов и натюрмортов, но успевшей основать Императорский фарфоровый завод, а также Стеклянный завод и первый русский университет. Да что Елизавета, когда и ее тетка, опальная царевна Софья, по мнению историков, с помощью просвещенного фаворита Голицына совсем недурно управляла Московским царством, пока не рассорилась с амбициозным младшим братцем Петром и не положилась на бунтовщиков-стрельцов...
Но мы вновь отклонились от искусства, а здесь хватает своих драм. Бежавшая в Петербург из революционного Парижа талантливая портретистка казненной королевы Марии-Антуанетты Элизабет Виже-Лебрен удостоилась чести попасть в опалу и к Екатерине из-за слишком вольных манер, и к Марии Федоровне — из профессиональной ревности. Дамы с мольбертом тогда были в России в диковину.
Впрочем, и на Западе толща столетий оставила воспоминания лишь об отдельных вспышках творчества. Не углубляясь во времена Сафо, скажем о теще Брейгеля Старшего, потомственной фламандской художнице Майкен Верхюлст. Современники называли ее одной из крупнейших художниц Нидерландов, которая не только активно помогала мужу, живописцу Куку ван Альсту, но после его смерти сама вела мастерскую. Более того, именно с ней связан расцвет творчества династии Брейгель. Это Майкен настояла, чтобы Питер Брейгель, который посватался к ее дочери Марии, переехал из Антверпена в Брюссель. Там она передала свое мастерство молодому поколению талантливой семьи, после смерти зятя и дочери взяв к себе внуков и обучив тех, кого сегодня знает весь мир.
На самом деле подобных фактов множество, просто не слишком благодарное человечество не дало себе труда сохранить о них достойную память. Может быть, историки еще поправят эту несправедливость? Хотя бы отчасти...