Народ блогеров недолюбливает. Телевидение же эту категорию самозанятых привечает, поскольку рост рейтинга за счет подписчиков гарантирован
Народ блогеров недолюбливает. Они представляются ему людьми, умеющими делать деньги из воздуха. Недаром недавний «наезд» налоговиков на Чекалину (Лерчек) и Блиновскую вызвал у него, народа, веселое оживление. Телевидение же эту категорию самозанятых привечает, поскольку рост рейтинга за счет подписчиков гарантирован. Но не всех подряд. К милитари-блогерам «ящик» относится с опаской и подозрением.
Герои сегодняшнего дня — военные корреспонденты. Среди людей, причисляемых к этой профессии, встречаются настоящие звезды, которых знает страна. Есть и те самые милитари-блогеры, иногда чуждые публичности, но имеющие значительную аудиторию. Что важно — многие наши граждане судят о ходе СВО не по официальным отчетам генерала Конашенкова, а как раз по тому, что говорят военкоры.
Вообще с самим этим понятием сейчас много путаницы. Чем занимались военные корреспонденты в годы Великой Отечественной, хорошо известно по фильмам и песне на стихи Константина Симонова: «С лейкой и с блокнотом, / А то и с пулеметом / Сквозь огонь и стужу мы прошли». Они носили воинские звания, были прикреплены к конкретным боевым подразделениям и одновременно считались сотрудниками газет самого разного уровня, от «Красной Звезды» до фронтовых многотиражек.
А теперь? Несколько сотен авторов, не имеющих никакого отношения ни к армии, ни к СМИ, с мельчайшими подробностями освещают ход спец-операции в своих ТГ-каналах. И бывают столь убедительны, что подписчики им верят и даже не задают естественного вопроса, откуда сведения. Лично зафиксированы на месте события или получены из компетентных источников? Тогда — каких?
Когда в воскресенье, 2 апреля, в питерском кафе прогремел взрыв, официальные лица сообщили, что погиб «Владлен Татарский, военный корреспондент». Никто не подверг род занятий убитого сомнению. Между тем его биография совсем не похожа на те, что имеют некоторые именитые коллеги. Он не был корреспондентом какого-либо издания или канала, но появлялся в эфире в качестве приглашенного эксперта. Максим Фомин (настоящее имя) работал шахтером в Донецкой области, неудачно занимался бизнесом, отбывал наказание в колонии за участие в ограблении банка, бежал, воевал в ополчении, за боевые заслуги был помилован. В 2019-м переехал в Москву, начал вести Telegram-канал (к настоящему моменту более полумиллиона подписчиков) и освещал события в Донбассе. С началом СВО вернулся на фронт. Он не имел никакого журналистского образования и официального статуса, но ему доверяли как непосредственному участнику событий. Как настоящему военкору.
Теперь что касается телевидения. Еще весной 2022-го «Труд» писал: при огромном объеме информационного вещания, заполнившего федеральные каналы, там на удивление мало хроники, дающей представление об истинном положении вещей. Репортеры с главных кнопок с удовольствием показывали залпы наших РСЗО и крупнокалиберных орудий, эффектные записи с камер, установленных в кабинах пилотов. Вся эта красота хорошо коррелировала с цифрами, зачитываемыми все тем же Конашенковым, но никак не отвечала на вопрос, который все чаще возникал у зрителей: что же при мощи-то такой мы полгода топчемся на месте? Вот тут-то особо нетерпеливые и стали искать и находить ответы в «телегах» блогеров. В том числе принадлежащих самым что ни на есть именитым военным корреспондентам. Их рассказы о СВО, не зажатые до предела эфирным хронометражем или площадью газетной полосы, давали картину полноценную, глубокую и лишенную иллюзорных перспектив.
Одновременно люди узнали и о «контрах», возникших между сообществом военкоров и Минобороны. Первые обвиняли силовое ведомство в попытке ввести цензуру. Но все это, казалось, померкло после 1 декабря, когда вступил в силу приказ ФСБ № 547, утверждающий список военных сведений о России, «которые при их получении иностранными источниками могут быть использованы против безопасности страны». Отныне о СВО нельзя было говорить практически ничего. Ни о материально-техническом состоянии армии, ни о ее моральном духе, ни о мобилизации, снабжении и уж тем более о каких-то стратегических планах. И хотя юристы успокоили, мол, читать законы надо внимательнее, речь-то в первую очередь об «иноагентах» идет, блогеры стали во много раз осторожнее, что, конечно, на пользу полноте информации не пошло.
Между тем начальники ТВ, понимая, что на пустой болтовне долго не продержишься, визуальный ряд решили разнообразить «окопной правдой». В ток-шоу стали появляться сюжеты о приезде к военным волонтеров и артистов, об их незамысловатом быте. К созданию этой самой правды подключился даже сам Владимир Соловьев. В выходные он начал выезжать на передовую, где записывал задушевные разговоры с нашими парнями. Тут, правда, выяснилось, что интервью — далеко не коронный жанр для человека, несколько лет подряд в ходе разных опросов признанного «лучшим журналистом страны». Перечень задаваемых им вопросов оказался весьма ограниченным, а финальный эмоциональный аккорд везде одинаковым: вот какие настоящие мужики воюют тут! Цвет нации! Зато его «Вечера» по понедельникам, где эти беседы в блиндажах и показывались, все же стали выгодно отличаться от прочих.
В финале констатируем следующий парадокс. С одной стороны, телевидение продолжает оставаться самым влиятельным средством массовой информации, а его первейшая задача — освещать ход СВО. Да так, чтобы наш народ от мала до велика почувствовал свою причастность к ней. С другой — оно практически не дает слово тем, кому люди могут безоговорочно доверять. Они вроде и свои люди. Но пусть их будет поменьше. От греха подальше.