К столетнему юбилею писателя режиссер-документалист сняла по заказу Первого канала фильм «Век Солженицына»
11 декабря будет отмечаться столетний юбилей Александра Солженицына. Среди публикаций и телепередач, посвященных юбилею великого русского мыслителя, хотелось бы выделить фильм режиссера-документалиста Олеси Фокиной «Век Солженицына», снятый по заказу Первого канала. Уже то, что мы видим Александра Исаевича в домашней обстановке, слышим его голос, соучаствуем в его размышлениях, делает фильм заметным явлением в нашем документальном кино. По словам известного кинодокументалиста, ей выпала большая творческая удача — на протяжении нескольких лет общаться с писателем, наблюдать его жизнь в подмосковном Троице-Лыково. Об этом Олеся Фокина рассказывает в интервью корреспонденту «Труда».
— Олеся, ваш фильм — это попытка сложить портрет писателя из документальных кадров, воспоминаний и ваших разговоров с ним и о нем. Но вы ведь не всегда общались с Солженицыным «на камеру». Хотелось бы поговорить о том, что осталось за кадром. Как началось ваше знакомство? Как писатель, который со всеми сохранял дистанцию, разрешил вам снимать в его доме?
— Наша встреча с Александром Исаевичем была для меня несколько неожиданной. Я была тогда замужем за архитектором Яковом Саркисовым, которого мэрия Москвы попросила проконтролировать, как в Подмосковье готовится участок и дом к приезду Солженицыных. Разумеется, Яков встречал семью, когда они первый раз приехали в Троице-Лыково, и как-то так постепенно сложилось, что мы получили предложение пожить в летнем домике. Я была в замешательстве, но позвонила Наталия Дмитриевна, удивилась, почему мы так долго раздумываем. Мы собрались с духом, приехали к ним и: задержались на целых три года.
— Если вы целых три года прожили рядом с семьей Солженицыных, то очевидно, что у вас сложились отношения?
— Ну конечно! Это очень доброжелательные, гостеприимные люди. При всей внешней «нелюдимости» Александра Исаевича к ним всегда можно было зайти, что-то попросить. Ну знаете, как раньше было принято у соседей: за солью или еще какой-то надобностью. Наталия Дмитриевна радушно предлагала какую-то еду. А когда приезжал их сын Игнат, мы вместе слушали музыку, встречали вместе праздники. Это были очень теплые, человеческие отношения, за которые я им очень благодарна и которые никогда не забуду. Но при всем этом хочу заметить, что мы ни в коей мере не приятельствовали. Александр Исаевич всегда держал дистанцию, и мы старались ее сохранять.
— Вы имели редкую возможность видеть Солженицына в быту. Каким он был в повседневной жизни? Монументальным, замкнутым, общительным?
— Вы знаете, когда мы встречались у них на каких-то семейных праздниках, Александр Исаевич был очень радушным, приветливым. Говорил, иногда шутил, пил пиво, изредка — что-нибудь покрепче. Была очень человечная атмосфера. Но, понимаете, при этом у меня было чувство какой-то несвободы, скованности. Ну какое еще может быть ощущение рядом с таким человеком? На равных? Это почти невозможно.
— То есть Солженицын, как бы он ни был приветлив в семейном кругу, все равно всегда ощущал свою значимость?
— Ну да, Александр Исаевич всегда понимал, что он фигура историческая, по-другому и быть не могло. Но главное — это понимали и я, и другие, кому довелось с ним общаться. Так что эта личность выходила за рамки того обаятельного для меня образа, который сложился за первое время нашего знакомства. Мне приходилось наблюдать реакцию Александра Исаевича на драматические ситуации в жизни тех людей, которые в свое время, рискуя всем, помогали ему. И степень отстраненности главного героя от этих людей... Она меня в какой-то мере останавливала от обычного следования за вехами в творчестве Солженицына. Меня очень интересовала эта боль. Как он относится к этому, что думает... Но когда я задавала эти вопросы, он уходил от них, говорил, что все написал в своих книгах.
— В своем фильме вы воздаете должное Александру Солженицыну и его влиянию на ход российской истории. Но в то же время это далеко не глянцевый, парадный портрет. Например, вы напоминаете зрителям, что у Солженицына были очень непростые отношения с еще одним известным узником ГУЛАГа — Варламом Шаламовым. Говорите о том, что Александр Исаевич так до конца и не оценил титанических усилий Твардовского, который, рискуя карьерой и «Новым миром», прокладывал дорогу писателю в большую литературу...
— Вы упоминаете о тех, кто хорошо известен. А сколько было простых, замечательных людей, которые совершенно бескорыстно помогали Александру Исаевичу! В фильме рассказывается о судьбе машинистки Елизаветы Денисовны Воронянской, которая тайно перепечатывала рукописи Солженицына. Она не выдержала пяти дней допросов, все рассказала следователям КГБ и... покончила с собой.
Знаете, расскажу вам такую мистическую историю. Когда я гуляла по территории дачи в Троице-Лыково, обратила внимание, что чуть ли не каждый день о стекло окна Солженицына бились птицы. И это было как-то странно. Я не уверена, знает ли об этом Наталия Дмитриевна, но думаю, что знает... Во всяком случае если я прогуливалась недалеко от дома Солженицыных, то с некоторой дотошностью смотрела, не лежит ли опять под окном мертвая птица. И представляете, очень часто я ее видела. Это было каким-то наваждением.
— Олеся, скажите, а как вы уговорили Александра Исаевича на съемку в домашних условиях? Ведь он в обыденной жизни не то что сниматься — даже фотографироваться не любил.
— А он и в фильме при каждом удобном случае говорит, что он человек не для кино. Все получилось очень просто. Александру Исаевичу нужен был срочно человек, который мог снять его поездку на родину, где он хотел разыскать могилу своих родителей. Я оказалась в тот момент рядом. Это было его приглашение. А дальше были еще поездки, и съемки пошли в таком служебном режиме. Но мои интересы выходили за рамки этих съемок. Я хотела сделать фильм об этом человеке, потому пыталась запечатлеть его другое состояние, рассчитанное не на публику.
Иногда это удавалось. Так, например, Александр Исаевич сам предложил снять сюжет о своем рабочем столе, который причудливым образом сопровождал его по всему миру, пока вновь вместе с ним не вернулся в Москву. Этот эпизод был дорог Солженицыну, и он сам, с явным удовольствием, в нем снимался. Но в основном каждое согласие на съемку было для Александра Исаевича каким-то преодолением.
У меня была очень сложная ситуация. С одной стороны, я хотела снять фильм, пробиться сквозь непроницаемость. С другой — жить под крышей людей, которые тебя пригласили, доверились и при этом понимают, что ты снимаешь о них фильм... Здесь просто необходимо соблюдать чувство меры, такта. В этом и особенность, и тяжесть, и грешность моей профессии. Порой мы ходим по обнаженному проводу! Пытаясь снять эффектный эпизод, можно легко переступить невидимую грань, за которой заканчивается документальное кино и начинается «реалити-шоу»...
— По фильму видно, как трудно было вам работать с Александром Исаевичем. Но, уверен, потомки будут вам благодарны за то, что вы сумели снять эти редкие, сегодня уже драгоценные кадры.
— Да, здесь было не до сценарных задумок. Более того, когда мы снимали в доме Солженицыных, главные герои держали меня в ежовых рукавицах своих представлений о том, каким должен быть не то что фильм, а каждый эпизод отснятого материала. Это был тяжелейший труд и почти неблагодарный.
— За три года проживания по соседству вам удалось понять главного героя своего фильма?
— Скажу откровенно: до конца не удалось. Как невозможно понять античного титана. И поведение Солженицына в жизни было в какой-то степени таким же, античным. Он смотрел вперед, за горизонты времени, не замечая нужды ближних в его человеческом тепле. Но я его не сужу, его нельзя судить. Он оставил великую литературу, и если она поможет нашим людям осознать себя в нашей стране, то это будет главным результатом его большой жизни и большого творчества.
P.S. Солженицын оставил нас 10 лет назад. И странное дело: чем дальше, тем точнее звучат его слова из статьи «Как нам обустроить Россию?», которую многие успели осмеять и забыть. Перечитайте их: «Часы коммунизма — свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. И как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами». Пророческие слова...