Кто 100 лет назад взорвал бомбу на Генуэзской конференции
«Нас ненавидит весь мир капитализма, но он вынужден с нами считаться», — с гордостью сообщали «Известия» в статье, посвященной открытию 10 апреля 1922 года конференции в Генуе — первой международной встрече, на которую позвали большевистскую Россию. У нас эту конференцию считают успехом советской дипломатии, хотя главная цель — добиться полного международного признания РСФСР — достигнута не была. Но случилось нечто не менее важное. Заглянем за кулисы Генуи...
На карикатуре болгарского художника Николы Арышева, опубликованной в том же номере «Известий», два главных действующих лица Генуэзской конференции с «группами поддержки». Вообще-то участников было множество: делегации 34 стран, журналисты, промышленники, банкиры. Европа связывала с этой встречей надежду на скорое экономическое возрождение. Но ни одна мало-мальски значимая дискуссия не проходила без премьер-министра Великобритании Дэвида Ллойд-Джорджа (слева) и народного комиссара иностранных дел РСФСР Георгия Чичерина. Причем не только на заседаниях, но и в кулуарах конференции. Там-то и случалось все самое интересное.
Как, например, на банкете, устроенном королем Италии Виктором Эммануилом III, где руководитель советской делегации и представитель Ватикана, оказавшись рядом за столом, в какой-то момент подняли бокалы и чокнулись со словами: «За дружбу!» Европейские газеты тут же разразились сенсацией: «Чичерин подписал договор со Святым Престолом!». Масла в огонь подлили эмигранты Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, призвавшие папу Пия XI «не поклоняться антихристу». Чем привлекли еще больше внимания к советской делегации, а ведь такая задача была в числе главных. Позже Чичерин шутил: «С эдакими врагами и помощников не надо».
Необычно проходил и визит в резиденцию Ллойд-Джорджа на виллу «Альбертис» советских дипломатов Чичерина, Красина и Литвинова. Там их уже ждали представители Франции, Бельгии и Италии, чтобы обсудить обнародованный на конференции днем раньше меморандум: требования к России в обмен на ее международное признание и выделение кредитов. Из главных условий — выплата царских долгов в размере 18,5 млрд золотых рублей, возврат владельцам национализированных предприятий, отмена госмонополии на внешнюю торговлю — собственно, ради всего этого и затевалась конференция. Особенно на возвращении долгов настаивала Франция, для Великобритании важнее была свобода внешней торговли.
Чичерин, свободно говоривший на четырех языках, остроумный, блестяще эрудированный, отражал атаку за атакой, умело играя на разногласиях между союзниками. А затем впервые в Генуе советская делегация выдвинула контрпретензии к странам Антанты за ущерб, нанесенный интервенцией и блокадой. Сумма — 39,045 млрд золотых рублей. Переговоры забуксовали. Это было 15 апреля. О том, как дальше развивались события в ту ночь, через четыре года рассказал член немецкой делегации, глава восточного департамента МИДа Германии барон Адольф фон Мальцан.
По его словам, немецкая делегация получила сведения, что Россия во время секретных переговоров на вилле «Альбертис» договорилась-таки с Антантой, и теперь Германия осталась одна, в изоляции. Вальтер Ратенау, министр иностранных дел, жалел, что двумя неделями раньше, когда Чичерин с делегацией были в Берлине, они с рейхсканцлером Карлом Виртом не заключили соглашение с Россией: понадеялись на будущий союз с Великобританией или США.
«В два часа ночи, — вспоминал фон Мальцан, — меня разбудил лакей: «Какой-то джентльмен с очень странной фамилией желает говорить с вами по телефону». Это был Чичерин. Он просил нас прийти к нему завтра и обсудить возможность соглашения между Германией и Россией. Я понял, что переговоры с западными державами потерпели неудачу, и бросился к Ратенау. Мы разбудили нашу делегацию, и началось знаменитое «пижамное совещание», предшествовавшее заключению Рапалльского договора 16 апреля. На снимке в начале статьи — момент после его подписания: рейхс-канцлер Карл Вирт (второй слева) и нарком Георгий Чичерин (второй справа).
В соответствии с соглашением, Россия и Германия взаимно отказались от возмещения военных расходов и ввели принцип наибольшего благоприятствования в торговле и других отраслях. Германия также признала национализацию немецкой собственности в РСФСР и аннулирование царских долгов советским правительством. Так закончилась международная дипломатическая изоляция большевистской России, хотя до всеобщего признания было еще далеко.
Рапалльский договор стал бомбой, разорвавшейся на Генуэзской конференции. Союза России и Германии страны Антанты очень не хотели, опасаясь усиления военной мощи обеих. Так и случилось. Благодаря соглашению Красная армия стала использовать технические достижения немецкой военной промышленности, а ее командный состав — обучаться в германском Генштабе. А рейхсвер смог обойти санкции, запрещавшие Германии иметь и производить новые виды оружия, в том числе химического. Теперь ее военные тренировались на территории союзника. До Второй мировой войны оставалось меньше двух десятилетий...
Ллойд-Джорджу пришлось держать ответ перед парламентом за неудачу. Выступая 25 мая в палате общин, он был вынужден признать, что страны Антанты подтолк-нули Германию к союзу с Россией: «Если так мучить две нации, как это было в отношении немцев и русских, не приходится удивляться, если они объединятся». На премьер-министра обрушился шквал нападок от неф-тяных магнатов и промышленников, чьи расчеты на выгодные концессии в России не оправдались. Он в ответ сетовал на несговорчивость французов и непредсказуемость русских. Ллойд-Джордж обещал, что переговоры в Гааге пройдут успешнее, чем в Генуе. Если, конечно, не помешает новый фактор: в середине мая вся Европа только и говорила, что о болезни Ленина...
А вот и фэнтези на самую злободневную тему весны-1922: рисунок Дмитрия Моора «Ильич выздоровел. Появление Ленина на Всемирной конференции» (вверху). Правда, в советских газетах об этом пока помалкивали: считалось, что Ильич не поехал в Геную, потому что товарищи по партии опасались покушения на его жизнь. После 27 января, когда ВЦИК утвердил состав делегации на конференцию с Лениным во главе, в редакции центральных и местных газет потоком пошли письма и резолюции от трудовых коллективов и армейских подразделений с протестом против поездки вождя за рубеж. И в марте, отвечая на обращения трудящихся, ЦК РКП(б) постановил, что делегацию возглавит Чичерин, а не Ленин. Народ вздохнул с облегчением: уберегли Ильича!
Между тем мало кто знал, что Ленин уже при всем желании не смог бы поехать в Геную: головные боли и бессонница, которые начали мучить его еще в декабре 1921-го, усилились, ему было трудно выступать. Почти все время с марта он жил в Горках, где все равно работал, в том числе и над планом действий нашей делегации на Генуэзской конференции. «Владимир Ильич настаивал, — вспоминал Чичерин, — что надо «зайти» с темы разоружения: дескать, сейчас многие в Европе носятся с идеей всеобщего примирения, доказывая, что империалистическая вой-на 1914-1918 годов должна стать последней. Отнюдь не разделяя этих буржуазных иллюзий, мы, по мысли Ленина, должны для привлечения широких масс прямо во вступительной речи развернуть пацифистскую программу: получится по-доброму и поможет разложению врага. Тактика беспроигрышная даже при неудаче Генуи»...
Про то, чем закончилась конференция, Ленин прочтет многим позже. В начале мая у него случился первый инсульт, он потерял речь, не смог ходить. По словам Троцкого, «удар был оглушающий, казалось, сама революция затаила дыхание. Восстановиться от этого удара Ильич смог только к октябрю». Сегодня мы знаем, что ненадолго...