Возведение элитной семиэтажки грозит уничтожить исторический ландшафт возле Музея-усадьбы Льва Толстого в столичных Хамовниках
Пора бы уже привыкнуть, но сердце вздрагивает от каждого акта вандализма, творимого на российских просторах. Или от пожара, причем гореть особенно «любят» старые здания, оказавшиеся в привлекательном для застройщиков историческом центре. А порой не надо ни пожаров, ни наводнений. Городские власти легко дают разрешение на строительство элитного жилья в кварталах старинной архитектуры, чем памятник уничтожается морально, а то и физически.
Недавно «Труд» рассказывал, как опасно нависла многоэтажка над усадьбой Быстржинских в Воронеже. На доме XIX века мемориальная доска: там у родственников бывал Лев Толстой, сама же улица носит имя другого классика — уроженца Воронежа Андрея Платонова. Но это не помешало девелоперу втиснуть новостройку во двор усадьбы, попавшей в плен к «элитке», где архитектор придумал для нее нишу. Выглядит все это ужасно, памятник буквально задыхается под громоздящимися сверху 20 этажами. Нет сомнения — не будь у особняка охранного статуса, снесли бы, не слушая протесты градозащитников.
Можно, конечно, горестно покачать головой: да, отсталая у нас глубинка, не то что продвинутая Москва: Ошибаетесь! В том же Воронеже, университетском городе с миллионным населением, краеведы не дремлют, о чем говорят встречающиеся на каждом шагу в центре мемориальные таблички, да и горожане наследием гордятся и как могут его защищают. Теперь взгляните повнимательнее на Москву: музеев и впрямь масса, но чувствуют ли они себя в безопасности? Судя хотя бы по событиям вокруг усадьбы Льва Толстого в Хамовниках, так не скажешь.
В доме классика недавно со стены упала картина, и явно не в последний раз. Дело в том, что рядом с музеем-усадьбой сносят старый квартал и готовят фундамент для грандиозного здания с подземной парковкой. Пусть «только» семь этажей, но в тесной близости от двухэтажного особнячка. Визуально он рискует быть раздавленным. А физически? О последствиях вибрации при строительных работах тяжело думать: дом Толстого не имеет фундамента, как он выдержит? К тому же он останется в печальном одиночестве: два соседних здания уже снесены, и без построек того же роста музей будет как в стеклобетонной пустыне. Надо ли говорить, что исчезнет и особая атмосфера старого дворянского пригорода, которой так дорожил граф Толстой, зимой катавшийся вокруг дома на коньках, а по весне игравший с детьми в саду... Во дворе музея стоит английский велосипед «Ровер». Лев Николаевич получил модное средство передвижения на свое 67-летие и быстро его освоил, совершая поездки по аллеям сада и окрестностям собственного имения.
Хотя в 1901 году семья уже постаревшего классика вернулась в Ясную Поляну, граф еще за год до смерти приезжал в московскую усадьбу. А после его кончины город задумал создание музея. В 1911-м Московская городская управа выкупила у вдовы Толстого имение вместе с участком и мебелью. Сама Софья Андреевна произвела опись предметов — так в мемориальной экспозиции сохранилось более 6 тысяч подлинных вещей Толстых. Но еще ценнее, что сам дом — настоящий. В ампирном особняке на Пречистенке, главном здании Государственного музея Л.Н. Толстого (усадьба в Хамовниках — его филиал), ни писатель, ни его родные никогда не жили.
Будто в издевку над литератором из аристократии, не жаловавшим нуворишей, девелоперы назвали свой проект «Рябушинский». При всей пошлости сопоставления известных фамилий из разных «лагерей» в наименовании сквозит нежданная символика: все смешалось в доме Облонских, точнее, в квартале, где соседствуют история российской промышленности (ткацкая фабрика Жиро, в советское время «Красная Роза»), литературы и медицины (больница Университета имени Сеченова). Увы, теперь тут хозяйничают не труженики клиник профессор Преображенский и доктор Борменталь, а потомки Швондера и Клима Чугункина...
Когда в 1882 году уже известный писатель Толстой купил деревянный дом в Хамовной слободе, там была окраина Москвы. Однако район издавна облюбовали дворянские семьи: вокруг — усадьбы Голицыных, Лопухиных, Мусиных-Пушкиных, а на территории, где расположилась семья графа, прежде жили Хитрово, князья Мещерские, а затем его добрые знакомые Олсуфьевы. Построенный в 1800-х годах дом в Долго-Хамовническом переулке Толстые переделали, провели электричество и водопровод, а за садом ухаживали с особым чувством: он напоминал им о любимой Ясной Поляне, которую пришлось на 20 лет оставить, так как подросшим детям понадобились московские учителя, да и самому писателю требовались архивы и постоянные контакты с издателями. Хотя писателя угнетали размещенные рядом ткацкие цеха: «Живу я в местности, окруженной фабриками». И один из младших детей писателя, пятилетний Алексей, тут умер. Но все же именно в старом хамовническом доме Толстой создал около ста произведений, включая «Воскресение», «Смерть Ивана Ильича», «Власть тьмы», «Хаджи-Мурат», «Отец Сергий», «Живой труп». Граф ходил пешком к знакомым, например к доктору Сергею Корсакову, основавшему в 1890-х клинику благотворительницы Варвары Морозовой (разрослась в целый медицинский городок, что сегодня тянется вплоть до Новодевичьего монастыря).
Здесь позволю себе немного личных воспоминаний. На месте нынешнего Педагогического университета, в угловом здании с полуротондой, до революции находились Высшие женские курсы. Мне повезло знать их выпускниц: брат моей бабушки после медфака 2-го МГУ, созданного на базе этих курсов, стал врачом и поселился в арбатской коммуналке с женой, учившейся на ВЖК, а позже на филфаке МГУ. В 1970-х она и ее сестра водили меня, школьницу, по центру Москвы, приговаривая: здесь когда-то ходили Пушкин, Лермонтов, Аксаков: Так вместе с «арбатской бабушкой» я и побывала впервые в Музее-усадьбе Льва Толстого. Никогда не забуду уютный дух прежнего «толстовского» квартала, тогда еще без модных кафе и офисов.
Там и теперь настоящая старая Москва — живая, активная, деловая, но умеющая не забывать своих великих горожан и памятные места. В эти дни там цветут чубушник и шиповник, пахнет сиренью, а у забора горчичного цвета вокруг крашенного в коричневое дома писателя снуют посетители. Хочется, чтобы приходящие сюда люди видели Москву сохранившей свой облик, родной для местных жителей и чарующий для тех, кто приезжает в столицу не «на ловлю счастья и чинов». И чтобы сохранился этот «гений места», ведь хрупкую ауру, которой обладает исторический ландшафт, легко разрушить, но почти невозможно вернуть.