Знаменитый артист ушел из жизни на 82-м году
К этим имени и фамилии можно больше ничего не прибавлять, потому что Михаил Михайлович стал народным артистом задолго до того, как ему официально было присвоено это звание. В стране под названием Советский Союз в течение четверти века ни одна праздничная передача не могла считаться достаточно веселой, если там не было самого обаятельного и привлекательного дуэта Державин-Ширвиндт.
Впрочем, помимо этого у каждого был еще и свой отдельный Михаил Державин: так по-ненашенски элегантный Пан Ведущий из «Кабачка «13 стульев» или симпатяга и объедала Джордж из «Трое в лодке, не считая собаки», или упертый Михал Михалыч из «Моей морячки». А счастливцы, умудрявшиеся доставать билеты в Театр сатиры эпохи его золотого века, влюблялись в державинского Медведя из «Обыкновенного чуда», сочувствовали его руководителю жэковского хора из «Маленьких комедий большого дома» и поддавались обаянию его Тартюфа.
О том, каким был Михаил Михайлович, можно рассказывать долго и восторженно. Но при этом все время придется употреблять глаголы в прошедшем времени, а именно этого сейчас и не хочется делать. Хочется, чтобы все оставалось в настоящем. Ну, хотя бы как тогда, давным-давно в Одессе, куда Театр сатиры приезжал на гастроли чаще, чем в любой другой город «постсоветского пространства», поскольку у худрука прославленной труппы Александра Ширвиндта мама – одесситка. Отсюда проистекало и особое отношение сатировцев к нам, тогдашним жителям этого необыкновенного города. И после спектакля вполне могло последовать продолжение: берег моря, облитого расплавленным золотом заката, костер на диком пляже, раки, булькающие в котелке – и нескончаемые разговоры обо всем на свете…
– Про актеров всегда ходит множество самых невероятных слухов. А про вас, Михал Михалыч, ничего не рассказывают. Вы и впрямь такой положительный?
– Я жутко положительный. Одно время даже был секретарем партийной организации в нашем театре. А партком у нас был как на подбор – Татьяна Пельтцер, Ольга Аросева, Вера Васильева и Георгий Менглет. Как вы понимаете – никакого заупокоя и нудятины на заседаниях у нас не было. Даже ответственные товарищи из райкома, неизменно на них присутствовавшие, забывали о том, что они «при исполнении». Я действительно очень правильный: не курю, только на сцене иногда приходится дымить. Почти не пью. Мне самому иногда удивительно, думаю – может, не дотянул до того, чтобы обо мне говорили? Хотя, вы же знаете, актеры, особенно эстрадные, обычно сами о себе всякие истории придумывают. Чтобы публика не забывала. А я этим не занимаюсь. Как-то в середине 90-х мы с Шурой однажды встретили в электричке мужика, он книжечками торговал – «Анекдоты от Ширвиндта и Державина». Купили – ужасно неприличные. Мы таких не то что сами не рассказываем, мы их и от других-то никогда не слышали.
– Приезжая куда-нибудь на гастроли, актер, как правило, вдохновенно врет журналистам, как этот город ему нравится. А если честно – Одесса вам нравится?
– А как она может не нравиться, если это мой первый южный город в жизни: летом 1947 года театр им. Вахтангова, в котором служил мой отец, Михаил Степанович, приехал сюда на гастроли. Жили мы в гостинице «Красная» и по Пушкинской спускались прямо к морю. А потом я здесь снимался в своем первой большой картине – «Они были первыми». Я тогда был студентом Щукинского училища и меня очень не хотели отпускать на съемки – там с этим было строго. Но незадолго перед этим умер папа, совсем молодым - ему было только 48, и мне разрешили сниматься только потому, что я таким образом мог заработать, и помочь маме и сестрам. Играл молодого поэта-гимназиста и читал очень проникновенные стихи. Картина снималась в Ленинграде, но там вдруг повалил снег. Мы несколько дней ждали, чтобы он растаял, а он ни в какую. Тогда режиссер, недолго думая, перебазировал всю съемочную группу в Одессу, улицы которой вполне вписывались панораму революционного Петрограда.
– Папа – известный артист, дом – стенка в стенку со знаменитой Щукой. Иной дороги, как в актеры, у вас, выходит, и не было?
– Ну, не все же актерские дети становятся актерами. Правда, исключения крайне редки. Папа действительно был ведущим актером Вахтанговского театра, народным артистом, и жили мы в актерском доме. Но судьбу человек выбирает сам. А экзамены в «Щуку» я сдавал дважды. Один раз, как все нормальные люди. Во второй раз это уже было образцово-показательное поступление. В училище неожиданно нагрянула шведская делегация, и мне пришлось всю свою вступительную программу читать еще раз. Кстати, я до сих пор живу в этой квартире. И общая стена у нас с … туалетом. А «Щуку» я, между прочим, закончил с отличием.
– «Кабачок «13 стульев» тринадцать(!) лет смотрела вся страна. А потом он в одночасье исчез, и никто не мог понять куда и почему. А артистам-то хоть объяснили, почему обожаемую народом передачу закрыли?
– Никто нам ничего не объяснял. А сами мы даже и не пытались что-то узнать. В соответствующих инстанциях всегда хватало мастеров «объяснить ситуацию». Его просто не возобновили на следующий месяц и все. Несмотря на то, что это была любимая программа Брежнева. Кроме «Кабачка» он смотрел только программу «Время» и хоккей.
Для «Кабачка» писали Арканов, Горин, Марк Захаров – люди тонкие, умные, с откалиброванным чувством меры. Потому он и нравился. Мы порою узнавали кое-что раньше, чем вся страна: приходил на репетицию или на съемку цензор и говорил: «Не нужно упоминать в миниатюре про студентов». Текст перекраивался, а через пару дней программа «Время» сообщала, что где-нибудь в Праге были студенческие волнения. Закрыли его, конечно из-за каких-то политических событий, кажется в Польше, а ведь все персонажи были паны и пани.
– Что самое трудное для комедийного артиста?
– Владение жанром. Однажды – на спектакле «Орнифль» по пьесе Ж.Ануя во всем районе выключили свет, и мы почти два часа играли при свечах и фонарях. Минут сорок нам удалось отыграть по тексту пьесы, но настал момент, когда без электричества было уже не обойтись, и тогда еще час мы с Шурой рассказывали всякие забавные истории из актерской жизни. Когда, наконец, свет дали, он, как ни в чем не бывало, вальяжно бросил в зал: «Ну, что, продолжим?» И мы начали с того, на чем остановились. После спектакля зрители устроили такую овацию, какую редко слышали стены нашего театра.
– Но ведь актеры тоже люди, они болеют, теряют близких
– Это не просто люди, это люди, живущие по «закону цирковой лошадки».
– Это что за закон такой?
– Сейчас объясню. Знаете, как живет цирковая лошадь? Каждый раз, когда она слышит сигнал к началу представления, она выходит из стойла и направляется к выходу на арену. Сама, без служителей и дрессировщиков. Потому что привыкла и не может иначе. Знаменитая укротительница Ирина Бугримова, рассказывала нам, как старые львы, живущие в цирке на законной «пенсии», при этом звуке вставали на свои дрожащие от старости лапы и шли к выходу на манеж, хотя они уже давно не выступали. Так и актеры. Как бы плохо тебе ни было, что бы в жизни у тебя ни случилось, сцена есть сцена. Это – профессия.
…Михаил Михайлович, служивший своей профессии без малого шесть десятилетий, до конца дней повиновался этому беспощадному, но единственно возможному для настоящего артиста закону…