Нужно ли власти бороться с инакомыслием в искусстве и политике
На экраны выходит фильм классика отечественного кино Андрея Хржановского «Нос, или Заговор «не таких». Несмотря на солидный возраст (недавно Андрею Юрьевичу исполнился 81 год), режиссер создал живое, дерзкое и, как мне кажется, весьма значимое для нашего искусства произведение. Это первый полнометражный российский фильм, который удостоился приза жюри на главном в мире фестивале анимационного кино в Анси. А в ближайшее время «Нос» поборется и за оскаровскую статуэтку.
Свой фильм режиссер задумал давно — и эта история сама по себе могла бы стать сюжетом для мультика. В молодости Хржановский дружил с Евгением Чуковским, внуком писателя Корнея Чуковского и зятем великого композитора Дмитрия Шостаковича. В 1966 году Чуковский в красках пересказал Дмитрию Дмитриевичу 10-минутный дипломный фильм Хржановского «Жил-был Козявин», имевший шумный успех в профессиональной среде. Шостаковичу фильм в пересказе понравился, о чем Чуковский не преминул сообщить своему другу.
Хржановский, будучи завзятым меломаном, так воодушевился известием, что, набравшись смелости, попросил разрешения экранизировать оперу композитора «Нос», которую до того даже не слышал. Написанная в 1928 году, опера предназначалась для Большого театра в режиссуре Мейерхольда. Но из-за его занятости она была поставлена на другой сцене. «Нос» сыграли 16 раз, а затем под залпы нормативной критики сняли с репертуара. В итоге опера на десятилетия оказалась под негласным запретом. Тем не менее Шостакович разрешил молодому режиссеру со временем использовать свою музыку для фильма. И вот это время пришло...
В основе экранного «Носа» — и многострадальная опера Шостаковича, «реабилитированная» постановкой в 1974 году, и знаменитая повесть Гоголя. Режиссер ведет диалог сразу с двумя гениями мировой культуры, которые запросто общаются между собой в пространстве фильма. Помимо этого Хржановский вовлекает в орбиту своих размышлений других титанов и новаторов искусства: Мейерхольда и Эйзенштейна, Филонова и Шагала, Кандинского и Малевича, Маяковского и Ахматову: Всех тех, кто имел отвагу идти в искусстве непроторенными тропами, плыть против рутинного течения, за что многие из них поплатились благополучием, карьерой, а иные и жизнью.
А в начальных кадрах фильма Хржановский сажает в самолет своих друзей и соратников: Юрия Арабова, Анатолия Васильева, Дмитрия Крымова, Сергея Бархина, Каму Гинкаса, Чулпан Хаматову, Юрия Роста и еще дюжину персон, близких ему по мятежному духу. Самолет с пестрой компанией взлетает в небо — и вместе с ним «взлетает» в творческие выси этот звонкий, шумный, многоголосый, многоликий, ни на что не похожий фильм-эксперимент, фильм-провокация, фильм-коллаж, который потребует от зрителей известного культурного багажа.
Экранный «Нос» состоит из трех глав — трех снов, которые, позволю себе такой каламбур, привиделись автору фильма во время творческой бессонницы. Первый сон посвящен злоключениями коллежского асессора Ковалева, ставшего героем оперы Шостаковича. Второй сон в стиле потешного лубка рассказывает о недолгой и странной дружбе писателя Михаила Булгакова и товарища Сталина. Коба, заскучав после отъезда «друга Михо» в Киев, отправляется вместе со своей неизменной свитой (Ягода, Молотов, Каганович, Жданов) в театр на просмотр той самой оперы «Нос», которая вождю и его присным категорически не понравилась.
Ну а третий сон — самый сильный и страшный — повествует о расправе, которую учиняет Сталин над этим «сумбуром вместо музыки». А шире — над свободно дышащим искусством, которое, по мнению власти, не нужно трудящимся, ибо оно не вписывается в железобетонный канон соцреализма. Докладчики Единицын, Двойкин и Тройкин под одобрительные взгляды вождя клеймят на сцене «антинародных композиторов» и призывают массы к бдительности: «Смотри сюда, смотри туда — и выкорчевывай врага!» Чем кончилась эта паранойя «бдительности», шпиономании, мы сегодня знаем.
Соединяя материал мини-оперы Шостаковича «Антиформалистический раек» и язык анимации, документальные кадры массовых репрессий и фрагменты мажорных советских фильмов той поры, страшную карту ГУЛАГа, опоясавшую колючей проволокой страну, и ряды физкультурников, задорно марширующих по Красной площади, Хржановский поднимается в финале до высот яростной, перехватывающей горло публицистики.
«Меня здесь били — больного шестидесятишестилетнего старика, — цитирует фильм письмо арестованного и впоследствии расстрелянного Мейерхольда Молотову. — Клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам <:>. И в следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-сине-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток (я кричал и плакал от боли)».
Эта боль передается зрителям фильма, когда они видят на экране оригиналы расстрельных списков, тюремные портреты (анфас и в профиль) Гумилева, Вавилова, Бабеля, Шаламова, Мандельштама, Жженова, Сергея Королева, Ольги Берггольц и других деятелей культуры, науки, попавших в жернова сталинской репрессивной машины. Камера отъезжает, и эти снимки растворяются в целом море схожих фотографий. Огромный иконостас мучеников и жертв социального эксперимента по «переделке», «улучшению» человека, который на деле обернулся кровавым террором Сталина против собственного народа.
Но ряды поклонников тирана с годами не скудеют. Ему опять поклоняются, ставят памятники, возлагают к подножию цветы. По одному из недавних опросов общественного мнения, почти половина жителей нашей страны считает массовые репрессии «вынужденной мерой, которая позволила Сталину обеспечить порядок в обществе». И это делает фильм Хржановского, задуманный более полувека назад, жгуче актуальным в наши дни.