Хирш откупорил коньяк. Благоуханный аромат тотчас же разлился по комнате. Это был добрый старый коньяк еще довоенных времен.
- Помнишь, где мы пили его в первый раз? - спросил Хирш.
Я кивнул.
- В Лане. Когда в курятнике прятались. Мы тогда еще решили составить "Ланский катехизис". Какая-то призрачная была ночь, осененная страхом, коньяком и куриным квохтаньем. А бутылку ты тогда у коллаборациониста-виноторговца конфисковал.
- Украл, - уточнил Хирш. - Но в ту пору мы употребляли только возвышенные выражения. Как и нацисты.
"Ланский катехизис" - это было собрание практических советов беглецу, своеобразный кладезь опыта, накопленного эмигрантами на этапах "страстного пути". Где бы ни встречались беженцы, они неизменно обменивались друг с другом сведениями о новых ухищрениях полиции и новых способах от них защититься. В конце концов мы с Хиршем начали все эти вещи записывать, создавая нечто вроде пособия для начинающих.
* * *
Хирш оглядел ряды гостей, столпившихся вокруг столов.
- Мне их так жалко, - тихо проговорил он. - Они такие паиньки. Мне их жаль, но они же приводят меня в ярость - такие они паиньки. Пойдем отсюда! Мне всякий раз не по себе, когда я это вижу.
Однако далеко уйти мы не успели. По дороге мне попалось на глаза блюдо с венскими шницелями, вкус которых я, признаться, уже почти позабыл.
- Роберт, - остановил я Хирша. - Ты должен помнить первую заповедь "Ланского катехизиса": "Не дай эмоциям возобладать над аппетитом. При некотором навыке одно совершенно не мешает другому". Это только кажется цинизмом, на самом же деле тут высшая мудрость. Позволь мне отведать этих шницелей.
- Давай! Только быстро! - расхохотался Хирш. - А то вон госпожа Танненбаум к нам идет.
Только тут я увидел надвигающийся на нас фрегат - величавый, стремительный, шуршащий алыми парусами. Полная, крупная и очень радушная дама спешила к нам, на ходу расплываясь в доброй улыбке.
- Господин Хирш! Господин Зоммер! - пропыхтела она. - Пойдемте со мной! Надо взрезать торт! Шоколадный! Вы мне поможете.
Я с сожалением глянул на шницель на моей вилке. Хирш перехватил мой взгляд.
- "Ланский катехизис", параграф десятый, - провозгласил он. - Есть можно все, в любом сочетании и в любое время! Значит, и венский шницель с шоколадным тортом.
* * *
- Твоей вины в этом нет, Джесси.
- Я не о том, Роберт.
- Я знаю, о чем ты, Джесси. Но вспомни "Ланский катехизис", параграф второй: "Никогда не делай несколько дел одновременно, нельзя забивать себе мозги, когда за тобой охотится гестапо". Твое дело сейчас выздоравливать. И как можно скорее. Ты нам всем нужна, Джесси.
* * *
- Расплатись сперва с адвокатами, с господами Левиным и Уотсоном, - твердил Хирш. - Это важно. Они тебе еще понадобятся. Долги друзьям плати в последнюю очередь. Друзья могут подождать. "Ланский катехизис", параграф четвертый!
Я рассмеялся.
- Ты все путаешь! В катехизисе как раз наоборот сказано. Сперва друзья, потом все остальные.
- А это исправленное, улучшенное и дополненное нью-йоркское издание. Для тебя сейчас самое главное - вид на жительство. Или ты хочешь угодить в американский лагерь для интернированных? Их хватает - и в Калифорнии, и во Флориде. В Калифорнии для японцев, во Флориде для немцев. Тебе очень хочется, чтобы тебя засунули в лагерь к соотечественникам-нацистам?
* * *
- Не могу устоять, - заявил он, накладывая солидную порцию печени себе на тарелку. - В последний раз куриная печенка спасла меня от самоубийства.
- С шампиньонами или без? - деловито поинтересовался я.
- Без. Зато было много лука. Ты же знаешь из нашего "Ланского катехизиса": жизнь - штука многослойная, и в каждом слое свои прорехи. Обычно прорехи не совпадают, поэтому одни слои как бы поддерживают и затыкают другие. И только когда прорехи совпадают во всех слоях сразу, возникает настоящая угроза жизни. Тогда наступает час беспричинных самоубийств. И у меня однажды такой час был. Но спас запах жареной куриной печенки. Я решил сперва ее съесть, а уж потом покончить счеты с жизнью. Пришлось немного подождать, пока печенка зажарилась. Потом выпил кружку пива. Пиво оказалось недостаточно холодным. Пришлось подождать, пока принесут холодного. А тем временем завязался разговор. Я был жутко голоден и заказал еще одну порцию. Вот так, одно на одно, и пошло-поехало дальше: я снова жил. Это не анекдот.
* * *
- Да нет никаких неладов. Просто не всегда все идет, как хочется. Но я рад, что вернулся сюда, Роберт. Как сказано в "Ланском катехизисе": "Вовремя смыться тоже большое искусство". Во всяком случае, это куда лучше, чем позволить поджаривать себя на медленном огне.
* * *
- Дорогой мой Людвиг, - сказал он. - Неужели ты до сих пор не усвоил, что представители человеколюбивых профессий - самые ревнивые люди на свете? Теологи и врачи. Их организации защищают посредственность огнем и мечом. Я не удивлюсь, если после войны, вздумай я вернуться на родину, мне и в Германии придется еще раз сдавать медицинский экзамен.
- А ты хочешь вернуться? - спросил Хирш.
Равич приподнял плечи.
- Об этом я подумаю в свой срок. "Ланский катехизис", параграф шестой: "Впереди еще целый год отчаяния. Для начала сумей пережить его".
* * *
Я покачал головой.
- Нет, Роберт, я хочу все осилить сам. Все, понимаешь, все! "Ланский катехизис", параграф седьмой: "Помощь приходит, только когда она не нужна".
* * *
Я встал и выглянул в окно, окунув взгляд в теплый желтый свет солнечного сентябрьского дня. Сколько мыслей - и все из-за чьей-то одной необдуманной фразы! Я подставил лицо ласковым лучам осеннего солнца. Как там говорилось в восьмом параграфе "Ланского катехизиса": "Живи настоящим и думай только о нем; будущее само о себе позаботится".
* * *
- Америка - страна соглашательства и единомыслия, - сказал он. - Каждый смотрит на соседа и все делает точно так же и в одно и то же время. Всякий инакий подозрителен, - он отставил свой стаканчик с абсентом и тоже принес себе рюмку поменьше. - Забудь все, что я тебе сегодня говорил, Людвиг. Сам знаешь, бывают такие моменты, - он усмехнулся. - "Ланский катехизис", параграф двенадцатый: "Эмоции, равно как и заботы, омрачают ясную голову. Все еще сто раз переменится".
* * *
- Налей-ка мне водки. Вообще-то я предпочел бы коньяк, но водка не пахнет. А мне сегодня в первый раз оперировать.
- За другого хирурга?
- Нет, самому. Но в присутствии заведующего отделением. Будет присматривать, все ли я так делаю. Операция, которая двенадцать лет назад, когда мир еще не сбрендил, была названа моим именем, - Равич усмехнулся. - "Живя в опасности, даже с иронией обходись осторожно!" По-моему, это ведь тоже из "Ланского катехизиса"? Мудрость, которую вы, похоже, забыли или которой все-таки придерживаетесь?
- Потихоньку начинаем забывать, - отозвался я. - Мы-то сдуру решили, что здесь мы в безопасности и мудрость нам больше не понадобится.
* * *
Равич открыл глаза.
- Да не сплю я! Я повторяю по-английски вопросы при гистеротомии, идеалисты вы несчастные! Или вы забыли "Ланский катехизис"? "Мысли о неотвратимом ослабляют в минуты опасности".
* * *
- А если годы изгнания безнадежно нас испортили?
- Не знаю. У меня сегодня только первый день обывательского существования, и то не вполне легального. А значит, я по-прежнему представляю интерес для полиции.
- После войны многие не могут найти себя в мирных профессиях, - проронил Хирш.
- До этого еще дожить надо, - сказал я. - "Ланский катехизис", параграф девятнадцатый: "Заботы о завтрашнем дне ослабляют рассудок сегодня".
* * *
Опять вспомнился "Ланский катехизис": "Бойся собственной фантазии: она преувеличивает, преуменьшает и искажает".
* * *
- Посмотри, Кармен танцует, - сказал он.
- Это ты посмотри: вон уходит человек, от которого зависит мое будущее, - возразил я.
- Будущее может подождать, - Хирш продолжал меня удерживать. - А красота никогда. "Ланский катехизис", параграф восемьдесят седьмой, нью-йоркское издание, расширенное и дополненное.
* * *
"Ланский катехизис": "Не жди сострадания. Никогда".