К 90-летию со дня рождения Марка Захарова
Фразу, вынесенную в заголовок, Марк Захаров произнес в свои 85, когда за плечами был огромный путь — розы и шипы, бесконечная борьба с цензурой и три государственных премии. В течение 46 лет, с 1973-го по 2019-й, он строил свой «Ленком», считавшийся в ту пору самым популярным театром страны, а снятые Марком Анатольевичем фильмы разошлись на цитаты, превратив занятых в них актеров в любимцев публики.
Мои дружеские отношения с Марком Анатольевичем складывались постепенно, от одной премьеры к другой, в ходе откровенных бесед в его овальном кабинете. Нарушить негласный уговор об их абсолютной приватности было немыслимо. Если бы я допустила это, Захаров не стал бы отвечать на мои звонки или перезванивать. Эта обязательность бесконечно загруженного репетициями и прочими неотложными делами Захарова поражала — в моей практике ею не обладал ни один из его коллег. Удивительная по нынешним временам культура уважения к человеку...
Он появился на свет в семье военного, объявленного уже через год после рождения сына шпионом и врагом народа. Ребенком Маркуша вместе с мамой и бабушкой отправились в места, не обозначенные на карте, чтобы поддержать главу семейства. Только в 1943 году они вернулись в Москву. Мама, мечтавшая стать актрисой, устроилась в Дом пионеров вести драматический кружок. Семья считала каждую копейку. Но о трагедии, случившейся с отцом, в доме не упоминали...
У меня тоже не хватило духа спросить о некоторых деталях биографии режиссера. В частности, почему Захаров сжег партбилет, о чем в начале 90-х трубила пресса. Постепенно узнавая Марка Анатольевича, я поняла: то был не просто эффектный жест в угоду политической конъюнктуре, а нечто личное — желание быть свободным от любой системы и внешних обстоятельств.
Притом он ставил «Оптимистическую трагедию» Всеволода Вишневского и «В списках не значился» Бориса Васильева о героях Брестской крепости со студентом ГИТИСа Александром Абдуловым в роли лейтенанта Плужникова. В этих произведениях, считал он, отражалась история страны и дух русского народа.
Придя в «Ленком» в 1973-м, одинаково далеком и от безвозвратно канувшей оттепели, и от еще не брезжившей перестройки, Захаров поставил дело так, что каждый актер должен был принести на сцену свое понимание правды и поступков героев. Это было нечто отличное от традиционного психологического театра. Игровая стихия втягивала исполнителей в стремительный водоворот действия, заставляла двигаться, взлетать над бездной и падать, кричать и молиться, вовлекая зрителей в мощное энергетическое поле. Как бы шутя или извиняясь, Марк Анатольевич упоминал о своей повышенной энергетике. А между тем то был его фирменный почерк, делавший каждый спектакль сгустком эмоций.
Сегодня мало кто помнит постановку «Доходное место» по пьесе Александра Островского в Театре Сатиры, быстро снятую с репертуара чиновниками от культуры, с чьей точки зрения Жадов Андрея Миронова выглядел опасным смутьяном. И хотя Захаров не принял предложение худрука Валентина Плучека влиться в коллектив «сатириков», дружба с Андрюшей и его товарищем по труппе Александром Ширвиндтом продолжалась всю жизнь. И какая дружба! Однажды 8 марта, в день рождения Миронова, друзья презентовали ему: батарею, поскольку тот постоянно мерз.
Куда более серьезным подарком оказалась роль Остапа Бендера в захаровском фильме «12 стульев», явившем нам артиста во всем блеске.
Вдобавок к таланту отличного рисовальщика и карикатуриста Захаров обладал даром по глазам актера определять его способность сыграть ту или иную роль. Так, наблюдая за лукавым прищуром Евгения Леонова, часто называвшего сурового мэтра Маркушей, Захаров пришел к убеждению, что нашел Тевье-молочника для «Поминальной молитвы». В леоновском персонаже обнаружилась такая смесь комического и трагического, что режиссер не побоялся пойти поперек старинного театрального завета о невозможности переиграть ребенка и животное — выпустил на сцену живую лошадь, развозившую молоко для бедных сельчан.
Классика стала коньком в режиссуре Захарова. Хотя со своими единомышленниками он мог позволить себе все, от гоголевской «Женитьбы» до рок-оперы «Юнона» и «Авось». С 1981-го прошло более 40 лет, но пронзительная баллада и поныне заставляет зрителей воспарять к вершинам любви и духа. Неслучайно во время сбора накануне очередного сезона актеры по традиции поют «Аллилуйю любви» Вознесенского — Рыбникова, ставшую неофициальным гимном коллектива.
А сколько бы раз ни показывали по ТВ «Обыкновенное чудо» с волшебными преображениями ленкомовских актеров и «Тот самый Мюнхгаузен» с Олегом Янковским в заглавной роли, я всегда вспоминаю рассказ Олега Ивановича о том, какие заповеди он получил от Марка Захарова, переезжая из Саратова в Москву. За дословность не ручаюсь, но смысл такой. Первая — ни с кем не ругаться. Вторая — ничего не требовать, сами придут и все дадут (это, понятно, позаимствовано у булгаковского Воланда). Третье — принадлежать всем, но конкретно никому. Даже поставленному над тобой режиссеру (последнее особенно любопытно в устах режиссера, которого в «Ленкоме» за крутость между собой называли Мраком Анатольевичем).
:Двухтысячные годы превратились для него в испытания. Ушли в мир иной жена, с которой прожиты 58 лет, Николай Караченцов, Олег Янковский, Александр Абдулов, державшие на плечах весь репертуар. Надо было заниматься вводами новых актеров, а сил уже не хватало. Но тлела мечта о завершении задуманного «Капкана». Не получилось — спектакль выпало доделывать уже дочери, Александре Захаровой, как и следовало ожидать, после смерти отца ушедшей (задвинутой?) в тень.
Захаровская формула успеха так и осталась неразгаданной. Но, как сказал Александр Ширвиндт, опровергая то самое «Я оптимист, но не настолько», — ему, освещавшему людские души непреложной верой в лучшее, надо было еще при жизни поставить памятник. Стал ли таковым «Ленком», соблюдаются ли в нем захаровские заповеди? Однозначного ответа нет. Но одно точно справедливо: театр теперь носит имя Марка Захарова.