После войны "граждане начальники" заводили в колониях даже симфонические оркестры
Сталинские лагеря были настоящим государством в государстве. Сотни объектов по всей стране, миллионы зеков за колючей проволокой… Кое-кто из начальников даже организовывал у себя в лагерях театры заключенных - для развлечения и для престижа. В числе самых замечательных ГУЛАГовских арт-коллективов театр, созданный после войны в Северном управлении лагерей железнодорожного строительства (СУЛЖДС). Автору этих строк довелось встречаться с некоторыми его участниками.
- В 1947 году меня перевели в воркутинские лагеря, в поселок Абезь, - вспоминал театровед Алексей Моров, угодивший за решетку по 58-й статье. - Там встретил старого знакомого - бывшего артиста Леонида Оболенского, который работал в клубе. Вместе с ним мы предложили главному местному начальнику, полковнику Барабанову, организовать настоящий лагерный театр. Идея сработала - Барабанов был заядлый театрал. Он подписал мне "открытый лист" - бумагу, разрешающую свободное передвижение в пределах зоны лагерей и дающую право отбирать среди контингента нужных людей. С таким "мандатом" я отправился по всем колоннам искать артистов и музыкантов для будущего театра...
Через некоторое время в барабановском театре насчитывалось более 200 человек: драматическая и опереточная труппы, симфонический оркестр, джаз.
- Народ подобрался разный. В лагерной оперетте пела Дора Петрова, бывшая когда-то солисткой императорского театра в Петербурге. Ее партнером по сцене стал Нодаров, солист Симферопольского театра, на свою беду остававшийся во время войны на оккупированной территории. А балетмейстером взяли Федора Редина, который до ареста работал с балетной труппой Большого театра. Среди музыкантов был пианист Всеволод Топилин - первый аккомпаниатор знаменитого скрипача-виртуоза Ойстраха: лагерным сроком ему аукнулось пребывание в немецком плену.
Примечательный оркестрант - Сенте Ласко, бывший сенатором в хортистском правительстве Венгрии. В свое время он освоил игру на виолончели, и в ГУЛАГе это хобби пригодилось опальному политику. Еще один непрофессиональный артист - певец Дмитрий Крайнов - профессор, доктор наук, которого природа наградила прекрасным басом. В 1941-м Крайнов угодил в лапы к немцам, сбежал, но получил от наших "органов" 10 лет "за измену родине".
В драматической труппе работали несколько "радловцев". Весной 1942 года театр Ленсовета во главе с Эрнестом Радловым эвакуировали на Северный Кавказ. Там артисты попали в плен, немцы вывезли их в Германию и заставили выступать в лагерях перед русскими переселенцами. Этот эпизод стал роковым: после победы все "радловцы" оказались в ГУЛАГе.
Симфонический оркестр возглавил бывший дирижер Одесского театра Николай Чернятинский (его посадили за то, что во время фашистской оккупации оставался в городе и даже ставил там оперные спектакли). А эстрадными музыкантами руководил известный в СССР джазмен Зиновий Бинкин, который попал "в гости к Лаврентию Палычу" еще до войны.
Единственным уголовником в "артистической бригаде" был вор в законе Борис Вершковский, у которого обнаружился явный актерский талант. Боря поначалу никак не мог расстаться с блатными привычками. Да и на сцене порой чересчур увлекался. Мы однажды поставили отрывок из "Горе от ума", где идет диалог Чацкого с Фамусовым. Так наш Борис, игравший Чацкого, в запале, вдруг отбросив авторский текст, виртуозно обложил Фамусова пятиэтажным матом! Зрители-зэки были в восторге от подобной импровизации.
Руководил театром Александр Алексеев - вольнонаемный режиссер, специально выписанный Барабановым с "большой земли". Алексей Моров стал заведующим художественной и постановочной частью. А режиссировать постановки доверили другому отцу-основателю театра - Леониду Оболенскому.
- Он происходил из княжеского рода, считался одним из зачинателей советского кинематографа, дружил с Эйзенштейном, - вспоминала участница "барабановского театра" Зоя Марченко. - В свое время Леонид Леонидович вынужден был эмигрировать, но не выдержал разлуки с родиной и решил вернуться в Союз. Понимая, что в большевистской России его может ждать лагерный срок, специально целый год перед возвращением жил в монастыре, приучая себя к суровым лишениям.
Сначала зэковский театр работал в Абези. Позднее, когда Барабанова назначили начальником новой "великой сталинской стройки" - приполярной железнодорожной магистрали от Урала до Енисея, бригады артистов были переведены в Салехард, в Игарку, в поселок Ермаково (официально этот коллектив именовался Музыкально-драматическим театром культурно-воспитательного отдела управления строительством).
По воспоминаниям участников, "театральная шарашка" работала и перед вольной публикой, и перед заключенными. Время от времени грузились со всем своим реквизитом в специально выделенные вагоны и в сопровождении нескольких конвойных ехали на гастроли по лагерям строительства. Выступали обычно в больших бараках, отведенных под столовые. Зэки посещали культурное мероприятие бесплатно - их целыми бригадами приводили на концерт. А "вольняшки" и администрация лагеря должны были покупать билеты.
Полковник Барабанов свои творческие кадры ценил. Их кормили овощами, мясом из специального подсобного хозяйства, которое обслуживало только начальство Управления строительства. Жили "театральные" в особых бараках - более благоустроенных и не таких перенаселенных. А режиссерам, дирижерам выделили там даже отдельные комнатушки. Разрешено было не носить лагерную униформу, вместо нее по приказу Барабанова всем пошили костюмы и платья. Нескольким ведущим актерам "за ударный труд" приказом начальника был даже сокращен срок заключения на восемь месяцев.
Однако все эти льготы не давали никаких гарантий безопасной жизни. "Подводные камни" подстерегали "заключенных творческого труда" повсюду. Скажем, репетировали однажды фрагменты пьесы Островского "Без вины виноватые", а какой-то бдительный товарищ из администрации усмотрел вдруг в названии спектакля крамольный намек. К счастью, в тот раз обошлось без ссылки руководителей театра на общие работы.
Очень непросто приходилось порой женщинам - актрисам и певицам "крепостного театра". Эти красавицы вызывали повышенный интерес местного ГУЛАГовского начальства. Подобное внимание для некоторых кончалось "принудиловкой": им приходилось становиться любовницами "краснопогонников". А гордячки, которые отвергали подобные домогательства, рисковали быть переведенными на общие работы или даже вовсе лишиться жизни.
Лагерный театр просуществовал в СУЛЖДС несколько лет. Но после того, как со строительства был отозван на другую работу полковник Барабанов, судьба артистической бригады оказалась под угрозой. В 1952 году приказом нового начальника распустили опереточную труппу и симфонический оркестр. Часть заключенных из их состава отправили работать в обычные лагерные бригады. Лишь немногим повезло зацепиться за должности руководителей театральных и музыкальных кружков самодеятельности в местных домах культуры.
По нормам ГУЛАГа на каждого зека полагалось расходовать 1,5 копейки в день "на культурно-воспитательные нужды". Эта мизерная сумма, будучи умножена на десятки тысяч обитателей лагерей, давала вполне весомый капитал. Часть его тратили, чтобы выписывать газеты в КВЧ, покупать карандаши и бумагу для оформления стенгазет, кумач для агитплакатов, а часть по приказу Барабанова расходовали на работу театрального коллектива.
***
Лидия Камышникова, вольнонаемная работница, назначенная замдиректора театрального коллектива, сумела "пробить" получение списанного оборудования и реквизита из Большого театра. В результате на северный "островок" ГУЛАГа прислали осветительные приборы и несколько ящиков со сценическими костюмами. На некоторых из них сохранились нашивки с именами прежних владельцев: "Лемешев", "Козловский"…
***
Конвойные солдаты, сопровождавшие артистов-лагерников на гастролях, тоже участвовали в выступлениях. По прибытии на очередную зону они, переодевшись в штатское из запасов костюмера, по совместительству работали билетерами и даже статистами на сцене.