Полина Дашкова получила премию за вклад в жанр детектива, но свои произведения к нему не относит
Накануне нового 2022 года писательница Полина Дашкова, книги которой выходят миллионными тиражами, получила престижную литературную премию «За вклад в развитие жанра», учрежденную телеканалом «Русский детектив». Корреспондент «Труда» встретилась с лауреатом, но разговор почти сразу ушел далеко за рамки детективного жанра.
— Полина Викторовна, самый первый прочитанный вами детектив помните? Когда появилась мысль «Хочу писать так же»?
— Все, что я читала, вызывало желание написать так, как никто раньше не писал. Первым детективом для меня стали, наверное, «Мёртвые души». Нет, пожалуй, все-таки «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях»!
— Как-то непривычно относить эти произведения к детективному жанру.
— Понятие «детектив» очень условно. Это ярлык, который, как и все другие, обладает свойством сужать пространство и зашоривать сознание. На то ярлыки и существуют.
— Значит, прибегая к ярлыкам, мы сами себя обкрадываем?
— А человек в 99 случаях из 100 все устраивает себе сам — сам обкрадывает, мучает, даже убивает. Есть в психологии такое понятие — выученная или навязанная беспомощность, когда человек, не имея собственных мыслей, руководствуется теми, что ему вбили в голову, выдавая их за свои.
— Что для вас становится начальным импульсом к новой книге?
— Всегда этот «детский» вопрос... Риторический, не имеющий однозначного ответа. Воплощение замысла начинается с того, что перед тобой возникает история, которая может послужить тропинкой, ведущей к ответу. Но реальные сюжеты никогда полностью в роман не входят. В пять лет мне пришлось публично сказать неправду, хотя я знала, что врать нельзя. На утреннике в детском саду мне пришлось читать речёвку «Мы внучата Ильича». Но у меня же есть дедушки, я их внучка! Странное несовпадение теории и практики, когда речь шла об Октябрьской революции, занимало меня и в школе, и в институте. Я застала моих прабабушек, и дедушки кое-что о том времени помнили, а в книжках и учебниках я читала нечто совершенно противоположное. Из желания разрешить этот парадокс потихоньку вызрела трилогия «Источник счастья».
— Вы получили премию за вклад в детективный жанр...
— То, что я пищу — не детективы. Это классическая беллетристика. Я просто делюсь с читателем тем, что узнала, открыла для себя, и выбираю для этого форму, которая мне максимально доступна и мила. Дальше уже дело читателя, как к этому отнестись. Я веду с ним равноправный диалог, не собираясь его «воспитывать» и что-то внушать: любое навязывание — это вне литературы, вне любого художественного творчества вообще.
— Считается, что у каждого автора есть персонаж, о котором он, как Флобер о мадам Бовари, может сказать — это я.
— Флобер, конечно, кокетничал. Эмма — не он. Есть писатели, которые пишут исключительно о себе. У одних это получается блистательно, у других — совершенно не интересно. Каждое произведение Довлатова — исповедь. Там нет персонажей, только он сам. Ему это поразительно удается. Но это — редкость. В основном, когда автор делает главного героя самым сильным, красивым, умным и ярким, а остальные прыгают вокруг него, как тени — получается такая «подростковая» литература, независимо от паспортного возраста писателя. Он придумывает себя такого, каким хотел бы быть, как это обычно и происходит с подростками. Книга не обязательно выйдет не интересной, но, как правило, энергетического потенциала такого писателя хватает на одно-два произведения, а дальше он начинает, что называется, зависать. Литература начинается с персонажей! Ты видишь других людей не отражениями самого себя, а самостоятельными личностями, которые тебе интересны и важны, даже если это отъявленные злодеи.
— Разве злодей может быть глубокой личностью?
— Вы правы, уточню: злодей вообще не личность. Только оболочка. Жестокость — это именно то, что убивает личность. Человек без совести может существовать физически, даже не подозревая, что душа его уже в аду, в самых нижних кругах, среди вечного холода и льда.
— Когда поставлена финальная точка, кто становится вашим первым читателем?
— Художник и корректор. Дело в том, что я не пишу роман последовательно, от начала к финалу. Когда появляются очередные десять-двадцать страниц текста, я читаю их вслух кому-нибудь из самых близких — на слух многое воспринимается иначе. Смотрю на эмоциональную реакцию: если слушают внимательно и в конце спрашивают, а что дальше — все в порядке. А если внимание плавает, то что бы они потом ни говорили, понимаю — нужно дорабатывать.
— Как относитесь к простоям?
— Спокойно, поскольку отдаю себе отчет в том, что роман требует колоссальной внутренней энергии, а она у любого человека не безгранична. Насильно заставить себя писать невозможно. Так что, если не пишется, не стоит устраивать из этого трагедию. У меня всегда под рукой подушка безопасности — черновики и записные книжки, которые я пишу перьевой ручкой в обычных тетрадках. Их уже накопилось столько, что всегда можно влезть, перечитать и найти что-то полезное.
— А как накапливаете энергию, от чего подпитываетесь?
— Одно из самых больших удовольствий — перечитывать любимые книги. Бунина, Чехова, Паустовского. Набокова — «Король, дама, валет», «Приглашение на казнь», «Дар». Или взять томик стихов Тарковского или Иннокентия Анненского. А Пушкина иногда и открывать не нужно — многое знаю наизусть: прочел про себя любимые стихи, и стало легче. Знаете, в тайге есть такие избушки-заимки, в которых путешественники оставляют продукты и топливо для тех, кто пойдет этим маршрутом после них. Они это делают для совершенно незнакомых людей. Такая круговая порука добра — один из принципов литературы. Ты устал, у тебя неприятности — берешь любимую книжку и попадаешь в это пространство тепла. Человека уже давно нет на свете, а его книги согревают, придают сил, как те запасы в лесных избушках.
— Как вы относитесь к делению литературы на «мужскую» и «женскую»?
— Это тоже ярлыки. Люди навешивают их, чтобы не задумываться. Скажем, «Бедная Лиза» Карамзина — совершенно «женская» проза. Знаю писателей-мужчин, которые по всем ярлыковым критериям должны быть отнесены к разряду «дамской литературы»: внешне он вполне брутален, а внутри — девочка-подросток с массой комплексов. Есть немало и обратных примеров — женщины, кажущиеся хрупкими и ранимыми, на поверку оказываются очень мужественными, сильными и умными. Так что дело вовсе не в том, какого пола автор...
— В обществе все острее становится запрос на справедливость. Не найдя ее в жизни, мы обращаемся к искусству в надежде отыскать в книге или сериале. Согласны?
— Понятие справедливости мне кажется сиюминутным и поверхностным. Я не никогда в нее не верила. Не верю и сейчас, потому что люди, говорящие о ней, как правило, подразумевают под ней только то, что справедливо именно с их точки зрения. Для меня важнее милосердие.
— И поэтому предпочитаете счастливые финалы?
— Ты переживает за героя, он становится тебе близок, а потом автор его убивает, и ты недоумеваешь — зачем вообще было все затевать? Есть люди, считающие, что правда жизни заключается именно в трагичных финалах. Но это — их личное мнение.
— Многие ваши коллеги по цеху сетуют на падение интереса к чтению, вздыхая о навеки утраченной самой читающей стране. Как вы оцениваете ситуацию?
— Сетования на то, что раньше было лучше — абсолютная банальность. Когда я училась в школе, в нашем классе книжки запойно читали человек пять-семь. Я тоже входила в эту категорию. Без книжки себя представить не могла, а летом на даче забиралась с фонариком на чердак, где лежали старые подшивки «Науки и жизни», и читала все подряд. Еще десять-пятнадцать добросовестно читали положенное по школьной программе и что-то для себя, по увлечению — какой-нибудь «Советский спорт». Остальные пятнадцать — в классе было человек тридцать пять — прекрасно обходились без книжек. Похоже, что сегодня соотношение примерно такое же.
— Вот только большинству все сложнее одолевать тексты, где «многа букафф»...
— Да, сегодня это уже вопрос здоровья. И не только физического. На информацию из сети мозг зачастую реагирует неадекватно. Человечество не может перепрыгнуть через свою природу — наш мозг не рассчитан на длительный контакт с электронными носителями. Лет тридцать назад говорили о клиповом сознании, сейчас его переименовали в сетевое, но оно существовало и раньше — комиксы не сегодня придумали. Бумажная книга позволяет человеку дольше оставаться в здравом уме. Ведь это же целый букет ощущений — запах, плотность бумаги, шелест переворачиваемых страниц. Я к электронным прибегаю только в том случае, когда бумажную версию раздобыть не могу, а книга нужна позарез.
— Пандемия, так круто изменившая привычную жизнь, сюжет вам не подкинула?
— Да, я сейчас пишу роман именно об этом. Все происходящее для меня — это война против человеческого иммунитета. Как телесного, так и духовного. Я достаточно неплохо знакома с методами психического воздействия на людей, используемых тоталитарными сектами и военной психиатрией. Мировые правительства осуществляют то, что еще вчера считалось бредом конспирологов. Они пытаются вернуть нас даже не в средние века, а в еще более древние времена, когда жрецы существовали за счет человеческих жертвоприношений. Устоять перед ними, остаться нормальными, разумными людьми, способными отличить черное от белого, очень непросто. Но это единственный шанс...