Кинорежиссер Сергей Соловьев – о знаменитом рок-музыканте, трагически ушедшем из жизни четверть века назад
Двадцать пять лет назад, 15 августа 1990 года, не стало Виктора Цоя — легендарного рок-музыканта, погибшего в автокатастрофе неподалеку от Риги на самом взлете своей судьбы. После работы в кочегарке, после подпольных «квартирников» Цой наконец-то был «легализован» в качестве музыканта, певца, руководителя группы «Кино», которая в последние годы существования Советского Союза собирала многотысячные стадионы. Мощный импульс его популярности придал фильм Сергея Соловьева «Асса», который заканчивался знаменитой ныне песней Цоя «Перемен! Мы ждем перемен». Обозреватель «Труда» попросил Соловьева вспомнить Виктора Цоя и рассказать, «каким он парнем был».
— Боюсь, мне будет трудно это сделать, — признается Сергей Александрович. — Мы не были с Виктором дружны, не вели с ним душеспасительных бесед при луне о смысле жизни, о будущем страны или своем собственном будущем. Он вообще был человек скрытный, недоверчивый, малоразговорчивый, большей частью молчал. Даже когда мы с ним изредка выпивали в компании, это не развязывало нам языки: с ним было хорошо, комфортно молчать, а это и есть высшее проявление полного взаимопонимания. Не рискну сказать, что мы были с ним одной группы крови, но при этом уважительно относились друг к другу и к тому, что делали вместе.
На этом, строго говоря, мои воспоминания можно было бы и закончить. Рашид Нугманов, который снимал его в «Игле», знает о нем так много всякого и разного, что может роман написать. А я знаю только, что никогда не волновался по поводу того, сделает Витя что-то там важное для меня и фильма или не сделает. Знал: он все сделает, как надо. И когда надо было в течение суток собрать десять тысяч массовки для финальной сцены «Ассы», то массовка из его фанатов в нужное время и в нужном количестве была на месте. Вот эта профессиональная надежность — она в нем всегда присутствовала и всегда меня подкупала.
— Как Виктор Цой попал в орбиту вашего интереса?
— Это долгая история про мои взаимоотношения с питерским музыкальным андеграундом, но в итоге меня приобщил к его творчеству Африка (Сергей Бугаев), который, напомню, снялся в нашем фильме в роли Бананана. Он притаскивал на съемки кассеты с его записями. Я тогда не выделял Цоя из его окружения, не понимал, что он особенный. Рядом были Сергей Курехин, Борис Гребенщиков, Майк Науменко, Тимур Новиков — они были по-своему гениями. Витя даже тушевался среди них, он и сам не воспринимал себя, как особую величину.
Эти люди, как написал бы Булгаков, материализовывались из воздуха. Из воздуха времени. Воздух уплотнялся — и появлялся, допустим, Боря Гребенщиков. Так же появился и Цой. Он спел «Мы ждем перемен», — и материализовался с этими «Переменами». Я попросил его не исполнять эту песню какое-то время, пообещав закончить ею фильм «Асса». Он не стал скрывать недоверие: «Чтобы официальная мосфильмовская картина закончилась такой песней? Не верю». Тем не менее мы сговорились и пожали друг другу пятерни. И оба сдержали свое обещание.
— Горький вопрос: как вы узнали о его смерти?
— Я работал в то время над фильмом «Дом под звездным небом». Помню, снимали поутру ужасную сцену с кровавыми разборками, с убийством. А потом пошли обедать. И вот, сидя в автобусе, ели из алюминиевых мисок казенный харч. А у водителя работало радио. И вдруг что-то там забубнили про Цоя. Я попросил добавить звук. И услышал страшное: не справился с управлением...Вылетел...Улетел...
С тех пор 15 августа 1990 года для меня — рубежная дата, рубежный год. У меня возникло тогда отчетливое и странное чувство, которое я раньше не испытывал, что теперь, после гибели Цоя, в стране все полетит к чертовой матери. И все действительно вскоре покатилось к чертовой матери. Такое вот свойство Витиного участия в жизни тех, кто был с ним знаком, дружен, кто с ним общался и общается посредством его песен, — от него осталось ощущение рока, фатальности, тайны. Чего-то такого, что знал он один и что унес с собой. И что он нам время от времени возвращает своими песнями.
Нельзя сказать, что Цой — постоянная величина в нашей жизни. Иногда он исчезает, его как будто забывают, а в какие-то моменты вновь возникает, возвращается, приходит с невероятной необходимостью. И опять исчезает. Но его волнообразное, скажем так, присутствие среди нас поистине бесценно. Чем больше и чаще я слушаю Цоя, тем больше понимаю, что он настоящий, большой русский поэт, уникальный Художник, не до конца нами еще понятый и разгаданный. В том числе и мною.
— Как вам кажется, это справедливо, что в стране нет настоящего памятника Виктору Цою, что в Питере и Москве нет улицы его имени?
— Строго говоря, Цой в таком памятнике не нуждается. Его песни живут, на Арбате есть Стена Виктора Цоя — и это лучшая память о нем. Памятник нужен не ему, а нам. И гениальный, на мой взгляд, проект такого памятника давно существует. Его придумал скульптор Алексей Благовестнов. Виктор Цой там изображен не с гитарой, что было бы банально и привычно, а на видавшем виды мотоцикле. Одетый в какую-то рванину, он остановился на минуту, зацепился за землю босыми ногами и с некоторым изумлением взирает на нас. По всему видно: он никак не ожидал, что мы окажемся такими идиотами. Вот это изумление, сердечное и доброе, вот это легчайшее касание земли, вслед за которым он оттолкнется пяткой и укатит в только ему ведомые пределы, — в этом весь Виктор Цой.
Я потратил в свое время полгода, ходил по комиссиям, уговорил, в конце концов, Лужкова, что памятник Цою в Москве нужен. Юрий Михайлович в итоге сказал: ищите место. Стали искать, везде натыкались на сопротивление так называемой общественности. Хотели поставить памятник в районе МГУ, где много молодежи, которая любит Цоя. «Как можно, — сказали общественники, — здесь у нас памятник великому Ломоносову, поставить рядом какого-то корейца? Не пойдет». Хотели поставить у «Мосфильма». Тут собрались бдительные местные жители, обеспокоенные тем, что якобы поклонники Виктора Цоя все вокруг загадят и запакостят. «Если вам так нравится Цой, — был их вердикт, — поставьте памятник во дворе своего дома». Конструктивный, нечего сказать, подход. Тем не менее, мы устроили представление памятника на международном кинофестивале в Ханты-Мансийске. Приехала практически вся группа, участвовавшая в создании «Ассы», включая Станислава Говорухина. Станислав Сергеевич признал, что памятник получился весьма удачным, что он стране нужен. И на этом все закончилось. Но если даже он, не последний человек в государстве, не может сдвинуть ситуацию с места, то я тем более бессилен.
— Боюсь, что сегодня, когда один отвязный депутат заявил, что Виктор Цой работал на ЦРУ, перспектива появления такого памятника вообще малореальна. А почему бы о Цое не снять фильм? Такая яркая жизнь, такая драматичная судьба...
— Что касается идиотских обвинений Виктора Цоя в работе на ЦРУ, то ко мне даже серьезные с виду люди приходили с серьезного канала и на полном серьезе задавали вопросы, знал ли я, работая с ним бок о бок, что Цой был завербован западными спецслужбами. Я ответил тогда, что рад и горд за ЦРУ, у которого, оказывается, были агенты такого высокого творческого калибра. И теперь, добавил я, мне стал понятен смысл его загадочности, молчаливости и скрытности. Ну, и дальше я еще минут пятнадцать стебался в таком же ключе.
Разумеется, Цой не был никаким иностранным агентом, он был русским патриотом, человеком, глубоко укорененным в русскую культуру. И он, разумеется, заслуживает серьезного художественного биографического фильма, но я не знаю, кто бы мог его сегодня поставить. Он ведь был, по большому счету, человеком-иероглифом. В веренице музыкальных пророков, среди которых можно вспомнить Вертинского, Галича, Визбора, Окуджаву, Высоцкого, Цой в этом списке — человек восточный. Сегодня мне понятно, что это вещь тоже не случайная. Кто бы смог разгадать эту и другие загадки Виктора Цоя — я не знаю. Сам я, во всяком случае, на такой фильм не отважусь. Ну, если только на деньги ЦРУ, которое сделает меня своим агентом, протырит меня в Голливуд и обеспечит бешеный гонорар. Это я, разумеется, шучу. А если серьезно, то время для фильма о Викторе Цое, думается, еще просто не пришло.
Виктор Цой родился в Ленинграде в семье преподавателя физкультуры Валентины Васильевны Гусевой и инженера корейского происхождения Роберта Максимовича Цоя. Он был единственным ребенком в семье.
После исключения за неуспеваемость из художественного училища имени Владимира Серова поступил в СГПТУ-61 на специальность резчика по дереву. Впоследствии профессионально вырезал из дерева фигурки нэцкэ.
В молодости был поклонником Михаила Боярского и Владимира Высоцкого, позднее Брюса Ли, имиджу которого начал подражать. Одевался всегда в черный цвет. Увлекался восточными единоборствами и часто дрался «по-китайски» с гитаристом группы «Кино» Юрием Каспаряном.
Первую профессиональную поддержку Виктору Цою оказал Борис Гребенщиков, который заметил его поющим под гитару в электричке и предложил свою помощь.
Виктор Цой снялся в нескольких фильмах. По результатам опроса журнала «Советский экран» за исполнение главной роли в фильме «Игла» он был признан лучшим актером 1989 года.
Столкновение автомобиля «Москвич», на котором ехал Цой, с рейсовым автобусом «Икарус» произошло в 12 часов 28 минут 15 августа 1990 г. на 35-м километре трассы Слока — Талси. Автомобиль двигался со скоростью не менее 130 км/ч. Виктор Цой не справился с управлением. Его смерть наступила мгновенно, водитель автобуса не пострадал. Цой был абсолютно трезв накануне гибели. Анализ клеток мозга свидетельствует о том, что он уснул за рулем, вероятно, от переутомления.