Про грека Георгия Костаки, спасавшего русское искусство
В Третьяковской галерее открылась масштабная выставка «Выезд из СССР разрешить...» к 100-летию Георгия Костаки — русского грека, который всю свою жизнь преданно собирал и хранил русский авангард и, можно сказать, открыл его не только миру, но и России.
Организаторам выставки удалось сделать многое: залы Третьяковской галереи на Крымском Валу «загримировали» под знаменитую квартиру Георгия Костаки на проспекте Вернадского — его личный музей, где он читал лекции и показывал всем жаждущим произведения из своей коллекции. Тогда, в 60-х, несмотря на оттепель, квартира Костаки была едва ли не единственным местом, где можно было увидеть Кандинского, Филонова, Розанову — авангард был не в чести у властей, и большие музеи хранили его в запасниках, недоступных глазу публики. Помимо авангарда в Третьяковке показывают и другие произведения из собрания Костаки: здесь и фарфор, и ткани, и даже древнерусские иконы. Но организаторам все-таки не удалось главного — воплотить многолетнюю мечту и самого Костаки, и его дочери Алики — объединить под одной крышей всю коллекцию, часть которой после его вынужденной эмиграции осталась в Третьяковке, а малая толика уехала вместе с ним в Грецию.
Судьба советских частных коллекций и коллекционеров вообще была непростой, а у Костаки, собиравшего ненавистный советской власти авангард, — особенно драматичной. Шофер греческого посольства, он начал свою коллекцию с тканей и фарфора, которые стал замечать в антикварных магазинах, куда возил дипломатов. «Продолжая в том же духе, я мог бы разбогатеть, но: не больше. А мне хотелось сделать что-то необыкновенное», — писал Костаки в мемуарах. И вот случилось: попал в квартиру знакомых, увидел полотно Ольги Розановой и: сразу же его купил. На дворе был 1946 год, об авангарде лучше было не говорить.
А дальше понеслось. Отдыхал в Сочи, и вдруг кто-то сказал, что в Киеве есть семья, у которой имеются работы Малевича. Костаки сорвался и поехал смотреть. Оказалось, правда, что там не Малевич, а Маневич — американский художник-модернист белорусского происхождения. Но эта история отражает пыл, с которым Костаки относился к авангардистам: друзья отговаривали его от покупок, а те, кто продавал, думали, что надули грека: покупает ведь барахло, которое и даром никому не нужно.
Найти произведения было не так просто: в антикварных лавках их продавали хоть и дешево (коллекционер Соломон Шустер вспоминал, что натюрморт Ларионова в течение полугода продавался в питерской комиссионке за 250 рублей, а двухметровое полотно Аристарха Лентулова в течение года не могли продать за полторы тысячи), но редко — спроса не было. Большинство хранилось в частных руках — у самих художников или их родственников. Костаки их находил и выкупал иногда чудом сохранившиеся работы. Он буквально спас несколько работ Любови Поповой, талант которой ценил даже больше, чем Малевича. Приехал на дачу к племяннику художницы и увидел на фанере, которой была забита лестница, подпись: «Попова». Племянник фанеру отдавать ни за что не хотел, и Костаки пришлось искать ее в посольстве — чтобы обменять нетронутый лист на работы Поповой.
Костаки верил, что за авангардом будущее, и миссию свою видел в том, чтобы найти и сохранить. Потому и две квартиры (свою и дочери) на проспекте Вернадского превратил в музей, где бывали многие: от Святослава Рихтера до Игоря Стравинского, от Марка Шагала до Эдварда Кеннеди. Дочь коллекционера Алики Костаки вспоминала, что пять комнат были забиты искусством, а одна работа Любови Поповой висела на потолке, и если в комнате горел свет, ее можно было разглядеть с улицы.
Уже в 70-х, когда авангард вышел из-под опалы и в Третьяковке сделали первую выставку Петрова-Водкина, Костаки решил на собственные деньги открыть музей современного искусства и пожертвовать ему всю свою коллекцию. Он даже нашел здание, был готов начать реставрацию. Обивал пороги министерств, говорил с тогдашним министром культуры Екатериной Фурцевой, позже — с директором Русского музея Василием Пушкаревым. Но музей не состоялся, Костаки со своей коллекцией «формалистов» оказался никому не нужен.
Обивание порогов не прошло бесследно: начались проблемы с властями и со здоровьем. В 1977 году Костаки решил уехать из России, предложив правительству принять значительную часть своего собрания в дар. В этом проявилась не только его любовь к России, но и глубокое понимание художественного и исторического процессов. Доходило до того, что Костаки сам советовал музейщикам, какие работы нужно оставить в России: «Первую симфонию Шостаковича» Павла Филонова, «Портрет Матюшина» Малевича, «Красную площадь» Василия Кандинского, «Восстание» Константина Редько... Третьяковской галерее Костаки передал 142 произведения живописи и 692 графические работы, иконы — Музею древнерусского искусства имени Андрея Рублева. Подарил и уникальную коллекцию народных игрушек Николая Церетели, которую в свое время приобрел и тем самым спас. В 90-е она стала частью Музея-заповедника «Царицыно». С собой в Грецию он забрал лишь самое дорогое сердцу, но даже небольшая часть его коллекции смогла стать основой целого музея современного искусства в Салониках.
А Третьяковская галерея долго еще держала коллекцию Костаки в запасниках. В 1977 году некоторые работы показали на конгрессе ИКОМ, но он был открыт лишь для профессионалов и зарубежных гостей. Первая большая выставка состоялась спустя 20 лет, в 1997 году, уже после смерти Костаки. Именно потому нынешняя выставка — не просто дань памяти человеку, сохранившему и открывшему нам важнейшие произведения искусства, но и своего рода оправдание за собственную недальновидность, которая едва не обернулась потерей множества шедевров. И еще — воодушевляющей историей о том, что даже одному человеку под силу сохранить целую эпоху в собственной квартире.