Не в Москве – на Архангелогородчине, но ведь она тоже Россия!
В селе Чухчерьма Холмогорского района Архангельской области рухнул православный храм Василия Блаженного, построенный в 1824 году. Не дожив всего года до своего 200-летия. Возраст сам по себе почтенный, а для деревянного строения редкостный. Но не исключительный — при должном уходе стоять бы этой церкви еще многие десятилетия. Тем более что числилась она памятником архитектуры федерального значения. Но, видно, что-то в нашем отечестве крепко «пошло не так», если даже подобные реликвии посреди бела дня рассыпаются в прах.
Особенно обидно, что храм этот был остатком утраченного ансамбля — тройника, как такое называют на Русском Севере. Входили в него вот эта одноглавая церковь, возведённая на месте сгоревшей в 1823 году Георгиевской, дошедшая до нас колокольня 1783 года, а также девятиглавая Ильинская церковь, созданная в 1657 году (сгорела в 1930-м). Весь ансамбль середины XVII века носил название Чухчемско-Ильинского погоста и был свидетелем довольно активной жизни в этом, ныне почти безлюдном углу Холмогорского района.
В том, что храм обрушился, местный депутат и активист Валентин Бугров, много лет бивший тревогу, винит нерасторопные власти — как районные, так и федеральные. Реставрации храм, стоявший на берегу озера, ждал давно, и планы такие вроде бы существовали, и даже деньги были выделены, но почему-то не дошли до адресата. Так канул в прошлое еще один фрагмент русской старины...
Узнав о печальной судьбе старой церкви, сразу вспомнила о ее товарище по несчастью в соседней Карелии. Там храм в Кондопоге, тоже федеральный памятник, был подожжен подростком-вандалом, заехавшим к бабушке отдохнуть. Спасти деревянное строение не смогли ни сторож, ни пожарные: огонь уничтожил три века истории за считаные минуты. Будет ли попытка воссоздания, сумеют ли реставраторы включить обгорелые бревна (или обветшавший сруб, как в случае с холмогорским Василием Блаженным) в новую конструкцию или лучше оставить все в виде руины, как это делали во многих городах СССР, по которым прошли бои Великой Отечественной? Правда, то было не столько из желания создать этакий памятник-укор в назидание потомкам, сколько по банальной причине нехватки средств. Но в той войне страна действительно победила предельным напряжением сил, ресурсов не хватало и на самое необходимое. Однако сейчас-то ситуация совершенно иная — и все равно денег на культуру нет? Особенно на такую, которая не умеет пропагандистски кричать из телевизора...
А вспомнив о пожаре в Кондопоге, трудно прогнать ассоциации с еще одним погорельцем — знаменитым собором в Париже. Эк куда автор завернул, скажет скептик. Символ Франции Нотр-Дам-де-Пари, икону готического стиля, ставить в один ряд со скромным деревянным храмом из русской глубинки? Да французы на одних только туристах отобьют деньги на восстановление! И правда, туристический бизнес в Европе работает как часы, да и пожертвования изобильны. Вот что значит известность! «Пожар способствовал ей много к украшенью», — с солдафонской прямотой говорил грибоедовский Скалозуб о Москве, восстановленной после войны 1812 года. А в Париже еще и послужил отличной рекламой. Да хоть бы и так — но это говорит о стремлении цивилизованного общества даже в бедствии найти возможность сберечь следы истории.
Кстати, о туризме — не заграничном, а таком, когда тебе не надо тратить месяцы и нервы на получение иностранной визы, а достаточно просто взять железнодорожный или авиабилет (или купить путевку) и поехать... порой прямо на край света! Благо то ли бог, то ли история наделили твою страну почти бескрайними просторами. Знаменитое деревянное зодчество, которое иные даже считают одним из путей возрождения России (не всех же селить в бетонных человейниках, можно и сруб, и дом из досок себе построить), — оно ведь и на севере есть, и на востоке. Резные наличники я видела и в родном Воронеже, и в соседнем с ним Курске, и в Подмосковье, и в Вологде, и в не близком от столицы Омске. Сибирь ведь тоже русская земля, не правда ли? Так вот и там немало памятников архитектуры, созданных в дереве, и там тоже они страдают от грунтовых вод и боятся пожаров. Но если присмотреться внимательнее, станет ясно: не вода и огонь — главные враги, а небрежение человека.
Было время, когда в наших палестинах увлекались старинной деревянной архитектурой, устраивали для нее отдельные заповедники. Помимо известных на весь мир Кижей большое впечатление производят, например, музеи деревянного зодчества в Суздале, в новгородском селе Витославлицы. Да и в самой столице достаточно доехать до Коломенского, чтобы окунуться в шоу-микст народного быта и старого способа строительства, диковинного для иных жителей южных стран, где камней больше, чем леса.
Впрочем, идея идет из той же Европы — огромный исторический парк с древними храмами, перевезенными из дальних уголков, мне довелось видеть в Норвегии под Осло. А самый первый музей под открытым небом был создан в Швеции еще в 1891 году, и ныне Скансен в Стокгольме не просто аттракцион для туристов, но мировой флагман среди десятков институций такого рода.
На мой взгляд, у всех подобных музеев при несомненной их ценности и привлекательности есть немалый минус. Находясь там, ты не чувствуешь связи с реальной жизнью, не ощущаешь «гения места», который — вот парадокс! — жив в каком-нибудь скромном селе, где одиноко стоит церковь на берегу озера. Пусть даже и без статуса «памятника истории и культуры», но на своем природном месте она этот самый памятник и есть. Ибо являет собой не просто уникальное и красивое строение, но центр бытия, место, куда на праздничную службу или по печальным поводам стекаются жители уже чуть ли не в десятом поколении, и оно способно объединить разобщенных, зачастую не очень счастливых и благополучных людей. Именно этот храм деревенские выходцы вспоминают потом в городах, куда они перебрались в поисках работы и более благополучного проживания. Видят его во сне, ощущают его тягу.
Да, не все — многие вовсе не вернутся в родные края. Но для тех, кто не готов обрубить корни, кто ощущает связь с ушедшими поколениями, такие строения могут оказаться не просто зданием в том или ином стиле, обладающим большей или меньшей ценностью. Это и маяк, и якорь, который удерживает человека в истинно духовном измерении вернее, чем набившие оскомину патетические фразы о «традиционных ценностях», не подкрепленные никакими реальными делами и смыслами.
Приехать в село на Вологодчине или Архангелогородчине, собрать старые бревна, а лучше — добиться, чтобы это грамотно сделали реставраторы, зажечь лампаду перед древним иконостасом, поклониться могилам на окрестном погосте — не идиллическая картинка из никогда не снятого кино «про севера», а вполне нормальный путь реального россиянина. Что для этого нужно? Совсем немного: внимание государства, у которого есть и культуроохранные институты, и механизмы надзора, и какой-никакой бюджет. Наконец, есть нравственный долг перед грядущими поколениями, которые не должны вырасти Иванами, не помнящими родства.
Кто мешает этим людям и организациям добросовестно выполнять свою работу, а не ждать, пока на информационных лентах появятся сообщения об очередной рухнувшей церкви — утраченной частичке русской души?