Геликон-опера вернула москвичам сказку Петра Ильича об Украине
Когда год с небольшим назад «Геликон-опера» принимала гастрольный спектакль Санктъ-Петербургъ Оперы «Черевички», «Труд» писал о долгожданном жесте справедливости по отношению к одному из шедевров русской классической оперы, много лет не выходившему на большие столичные сцены. Похоже, тот показ стал «дразнилкой» для самой «Геликон-оперы» — на днях мы стали зрителями ее собственных «Черевичек», и теперь уже можно говорить о тенденции: изумительная партитура Чайковского уверенно возвращается к оперной публике столицы.
«Черевички» (сперва под названием «Кузнец Вакула») Петр Ильич создал в 1874 году, выиграв конкурс на написание оперы по гоголевской «Ночи перед Рождеством» при весьма авторитетном составе жюри (композиторы Римский-Корсаков, Рубинштейн и Направник, последний к тому же — главный дирижер Мариинского театра). Однако премьерой остался недоволен, обвинив по самоедской привычке себя в увлечении подробностями и густотой инструментовки в ущерб певческим голосам. В 1887 году, следуя собственной критике, он сделал вторую редакцию, на этот раз взяв на себя и дирижерскую работу, — и успех постановки в Большом театре вышел полный.
По-другому и быть не могло. Чайковский трепетно любил творчество Гоголя, ощущая родство с его нервной натурой, чуткой и к заразительному юмору, и к глубочайшей трагедии. Правда, так сложилось, что больше к сюжетам Николая Васильевича обратиться композитору не довелось, однако в печальных ариях-песнях Вакулы проскальзывает столько истинной, совсем не сказочной боли, что уже по ним одним можно безошибочно узнать и интонации меланхоличного автора «Шинели», и, конечно, «голос» главного трагика русской музыки, создателя «Пиковой дамы» и Шестой симфонии.
Есть и еще одно обстоятельство, сроднившее великих художников: оба ощущали слияние в своей натуре двух близких истоков — русского и украинского. По отношению к Гоголю это очевидно, уже просто памятуя его полтавское происхождение, давшее писателю столько мотивов и образов. Но ведь и Чайковский по корням — из полтавских казаков, соратников Петра, и в его творчестве малороссийская тема занимает большое место — достаточно вспомнить оперу «Мазепа». Или, скажем, фортепианную «Думку» — хит всех 17 конкурсов, носящих имя Петра Ильича, исполненный на них сотни раз и ни капельки не потерявший своего обаяния.
А ведь очень близка к этой пьесе самая, наверное, популярная мелодия «Черевичек» — ария Вакулы из финала второго действия «Ах, постыл мне и дом родимый, лучше умереть, чем так страдать». В ней не цитируется напрямую ни одна из народных песен, но сам ее интонационный склад переносит нас в край, где исстари «дивились на небо и думку гадали».
Вообще вся опера проросла параллелями, делающими ее органичной частью восточнославянского мелодического мира. И, конечно, мира самого Чайковского — так, в хоре русалок нетрудно услышать эхо песни «Девицы, красавицы» из «Евгения Онегина», в придворном марше из третьего действия проявился вкус композитора к стилистике куртуазного XVIII века, который через несколько лет даст мощный выплеск в «Пиковой даме». Даже в кокетливые рулады Оксаны нет-нет да ворвется сжигающая любовная страсть Лизы: «Ведь люблю, а мучу».
Эту игру интонационно-смысловыми обертонами, дополненную красками фантастики (устроенная Бесом фуга-метель, таинственно мерцающие гармонии подводного царства, фееричный гармонический лабиринт петербургского полонеза — отсюда рукой подать до балетных сказок Чайковского), мастерски передает исполнительский ансамбль Геликон-оперы под водительством молодого дирижера Филиппа Селиванова. Особо отмечу блистательную Елизавету Кулагину (Оксана), в последние годы стремительно взлетевшую на высшие орбиты сопранового искусства. Но ничем не уступает ей в вокальном и актерском задоре меццо Валентина Гофер (Солоха). Полон молодецкой удали и лирической теплоты тенор Сергея Абабкина (Вакула). Фарсово колоритен баритон Елисея Лаптева (Бес), комично тяжеловат бас Михаила Гужова (Чуб)... Да и весь состав солистов вкупе с хором работает с великолепной слаженностью. Взять хотя бы песню Оксаны с хором «Черевички-невелички» из третьего действия или еще более виртуозное соединение лирического дуэта главных героев с бойким хором колядующих во второй картине (хормейстер Евгений Ильин).
Отдадим должное и визуальной части спектакля. Режиссер Сергей Новиков, которого в иных его работах порой рискованно заносит (чего стоит один «Онегин» в Нижегородской опере с переносом действия в павловско-александровскую эпоху и перестановкой картин — см. «Ленский, а вас я попрошу остаться. Живым» в «Труде» 23.10.2023), на этот раз являет подчеркнутое почтение к оригиналу. Я бы сказал, даже большее, чем у авторов упомянутой в начале этой заметки чудесной петербургской постановки — если там доминирует не очень-то гоголевская по духу стилистика Фаберже, то тут нам «близко к первоисточнику», притом вполне поэтично воссоздают колорит полтавской Диканьки с ее мазаными хатами и той самой «украинской ночью», что с восторгом описал Гоголь (сценограф Ростислав Протасов, художник по костюмам Мария Высотская, художник по свету Денис Енюков, хореограф Эдвальд Смирнов).
Появление такого спектакля на московской сцене кажется тем более своевременным, что нынче над всем, связанным с Украиной, висит мрачная завеса беды. Работа «Геликона», возвращающая законные права гениальной опере Петра Ильича Чайковского, напоминает: так было не всегда, и темная полоса, нарушившая культурное братство славянского Севера и Юга, обязательно закончится. «Черевички» тому порукой.