Шесть стихотворений о войне с краткими заметками на полях
Давняя война никак не отпускает. Только что, выглядывая из окон, мы отметили 75-ю годовщину Победы. Помянули благодарным словом солдат и весь советский народ, вынесший на своих плечах невыносимое. На следующей неделе вдогонку за событием пройдет парад. А перед этим, в понедельник 22 июня, есть повод посидеть в тишине и вспомнить один из самых трагических дней в нашей истории. Представим: рассвет, завершилась первая минута войны. Немцы нанесли удар, атаковали границы СССР...
Тот рубеж разделил на до и после жизни не только военного поколения, уже ушедшего, и пос-левоенного, восстановившего страну, но и тех, кто нынче выходит с портретами на марш «Бессмертного полка». Откуда у нас сегодняшних взялось такое восприятие времени: «То, что было не со мной, помню»?
Великая Отечественная длилась 1418 дней — если перевести в минуты, то 2 041 920. Они, эти минуты, давно пролетели и канули в небытие. Вмерзли в подмосковный снег в декабре 1941-го. Застыли в глыбах льда у ладожской переправы. Сгорели с хатами Хатыни и в поле под Прохоровкой, где плавилось даже железо. Отсверкали салютами победной весной. Почему же мы и сегодня, почти восемь десятилетий спустя, снова и снова возвращаемся к тем минутам? Что пытаемся разглядеть и расслышать в застывшем, спрессованном времени, не желающем покоиться с миром, пылиться в архивных папках, старой кинохронике, домашних альбомах?
За ответом отправимся к фронтовым поэтам и вместе с ними станем свидетелями нескольких мгновений вой-ны. Ведь стихи порой могут сказать больше, чем сводки Совинформбюро, штабные донесения и карты полководцев с красными стрелами, извлеченные из архивов. Эти строчки — живые свидетельства пережитого. Там память сердца
***
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
А к мертвым, выправив билет,
Все едет кто-нибудь из близких,
И время добавляет в списки
Еще кого-то, кого нет...
И ставит,
ставит
обелиски.
1971 г.
P.S. Это стихотворение Константин Симонов сочинил через 30 лет после начала войны. А в дневниках он так описал тот воскресный, самый длинный день в году. «Двадцать первого июня меня вызвали в Радиокомитет и предложили написать две антифашистские песни. Так я почувствовал, что война, которую мы, в сущности, все ожидали, очень близка. О том, что война уже началась, я узнал только в два часа дня. Все утро 22 июня писал стихи и не подходил к телефону. А когда подошел, первое, что услышал: война...»
Перед атакой
Когда на смерть идут — поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою -
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв — и умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо:
Сейчас настанет мой черед,
За мной одним идет охота.
Ракеты просит небосвод
и вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв — и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи:
Бой был коротким.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь
чужую.
1942 г.
P.S. В 19 лет Гудзенко добровольцем ушел на фронт. Был пулеметчиком в Отдельной мотострелковой бригаде особого назначения — по-нынешнему, в спецназе. В 1942-м был ранен осколком мины в живот. И написал это стихотворение: Победу встретил в Будапеште. Ранение и контузия укоротили ему жизнь: умер он в 1953-м, несколько дней не дожив до своего 31-летия.
***
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький.
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
1944 г.
P.S. Беспощадные строки написал 19-летний танкист Ион Деген. Мальчишкой он сбежал на фронт. Был разведчиком, вырос до командира танковой роты. Трижды был ранен. Дважды представлялся к званию Героя. И это стихотворение, которое, конечно же, не печатали и за которое его потом обозвали «апологетом трусости и мародерства», обвинили в киплинговщине: Но сам Ион прожил долгую, в 91 год, жизнь — и его стихотворение тоже выжило.
Блокадная ласточка
Весной сорок второго года
множество ленинградцев
носило на груди жетон -
ласточку с письмом в клюве.
Сквозь года, и радость, и невзгоды
вечно будет мне сиять одна -
та весна сорок второго года,
в осажденном городе весна.
Маленькую ласточку из жести
я носила на груди сама.
Это было знаком доброй вести,
это означало: «Жду письма».
Этот знак придумала блокада.
Знали мы, что только самолет,
только птица к нам, до Ленинграда,
с милой-милой родины дойдет.
...Сколько писем с той поры мне было.
Отчего же кажется самой,
что доныне я не получила
самое желанное письмо?!
Чтобы к жизни, вставшей за словами,
к правде, влитой в каждую строку,
совестью припасть бы, как устами
в раскаленный полдень — к роднику.
Кто не написал его? Не выслал?
Счастье ли? Победа ли? Беда?
Или друг, который не отыскан
и не узнан мною навсегда?
Или где-нибудь доныне бродит
то письмо, желанное, как свет?
Ищет адрес мой и не находит
и, томясь, тоскует: где ж ответ?
Или близок день, и непременно
в час большой душевной тишины
я приму неслыханной, нетленной
весть, идущую еще с войны...
О, найди меня, гори со мною,
ты, давно обещанная мне
всем, что было, — даже той смешною
ласточкой, в осаде, на войне...
1945 г.
P.S. Жестяная ласточка с письмом в клюве — она была негромким символом военного Ленинграда. Как и голос Ольги Берггольц из репродуктора, всю блокаду разговаривавшей с ленинградцами, читавшей свои стихи, несшей жителям страшного заледенелого города надежду на весну.
***
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они — кто старше, кто моложе -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, -
Речь не о том, но все же, все же, все же...
1966 г.
Не правда ли, это чувство вины, о котором написал Твардовский, почему-то настигает и нас нынешних, когда мы глядим на последних оставшихся солдат Великой Отечественной и на запоздалые почести, с которыми их сегодня стараются догнать...
***
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.
Путешествие в обратно
Я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата,
Душу не мути.
А не то рвану по следу -
Кто меня вернет? -
И на валенках уеду
В сорок пятый год.
В сорок пятом угадаю,
Там, где — боже мой! -
Будет мама молодая
И отец живой.
1974 г.
P.S. В конце войны погиб офицер Красной армии Федор Шпаликов — смертельное ранение он получил в Польше. Его сын Гена Шпаликов — один из миллионов мальчишек, оставшихся без отца. Безотцовщина: Дальше было суворовское училище, первые стихи, кино, непростая и короткая жизнь. А нам осталось это стихотворение, помогающее вглядеться в глаза тому первому послевоенному поколению. Оно звучит в пронзительном фильме «Подранки».
Вместо послесловия
Время идет. В нем очень многое растворяется, как в кислоте, — события, вчера казавшиеся важными, речи, вызывавшие овации, ценности, казавшиеся вечными: Но есть то, что не растворяется и не блекнет. Это наша боль, наша гордость, наша память о тех, на чью долю выпали те самые два миллиона сорок одна тысяча девятьсот двадцать минут. О шести из них мы сегодня вам напомнили. Они, будто в бинокле, возникли вдруг перед глазами совсем близко.