Недавно в нашей стране по приглашению Михаила Плетнева побывала звездная французская пианистка Элен Гримо, чье выступление открыло Большой фестиваль Российского национального оркестра. Под управлением Михаила Васильевича прозвучал 1-й концерт Брамса. А вскоре вышел новый альбом Элен — и снова концерты Брамса, но с другим дирижером — Андрисом Нельсонсом; в биографии и этого маэстро просматривается русский след. О своем интересе к русской музыке, России, в том числе ее дальним «волчьим» уголкам, пианистка рассказала «Труду».
— Вы заметили, что Брамс — едва ли не главный ваш композитор — часто у вас приобретает, так сказать, петербургский акцент?
— Ну, все-таки не главный, а один из любимых, наряду с Бахом, Бетховеном, Рахманиновым... А в каком смысле петербургский?
— Андрис Нельсонс — ученик Мариса Янсонса, воспитанника Петербургской консерватории. А предыдущего Брамса вы делали с Куртом Зандерлингом — великим немецким дирижером, 20 лет проработавшим в Симфоническом оркестре Ленинградской филармонии.
— Интересная параллель, не думала о ней. А что, петербургская школа выделяется каким-то особым звуком?
— Конечно, у дирижеров есть даже такое выражение «ленинградский звук»: особая мощь, красота, слитность...
— Может быть, такое явление и наблюдается. Я скажу проще: все дирижеры, которых вы назвали — замечательные мастера, и работать с ними — радость. Что касается нынешнего альбома, у него непростая внутренняя архитектура. Там вещи, которые, говоря по-народному, трудно поженить между собой, но я надеюсь, это удалось.
— Слыхал, что Андрис очень образно общается с оркестром. Например, вместо того, чтобы долго объяснять музыкантам нюансы исполнения увертюры к «Севильскому цирюльнику», говорит: «Представьте, что вы в телефонной будке, дверь заклинило, и вы мечетесь, не зная, как выйти... Вот так вам надо сыграть...» Не было ли подобных неожиданных дирижерских замечаний в вашей работе?
— Со мной лично он так не общался, но я слышала, как он говорил оркестру по поводу медленной части Второго концерта Брамса: «Здесь мелодия, кажется, почти застыла, звуки сменяют друг друга очень неспешно — но вообразите, что это та неподвижность, с которой вы, сидя в салоне самолета, стремительно проноситесь в пространстве». У него настоящий талант к объяснению музыки.
— Андрис сказал, что слушает много записей, когда готовит исполнение. А вы?
— Не могу сказать, что это мой стиль работы. Но я иногда слушаю других исполнителей. Не для того, чтобы подражать, а наоборот, чтобы найти свой путь.
— Курт Зандерлинг не рассказывал вам о своем сотрудничестве со Святославом Рихтером? Они ведь вместе записали Ре минорный концерт Баха, который и вы замечательно играете.
— Рихтер — мой любимый пианист, очень мне близкий и понятный, но Курт ничего о нем не рассказывал.
— Пришлю вам запись — вы же интересуетесь русскими исполнителями, как и русской музыкой в целом, она занимает одно из ведущих мест в вашем репертуаре. По вашему выбору произведений можно даже составить своеобразную историю России в ХХ веке, от Рахманинова к Шостаковичу и Шнитке.
— Русская музыка и немецкий романтизм — два столпа моей карьеры. Мне сложно рассматривать русскую музыку в предложенном вами ключе — как нечто единое. Наверное, для этого надо лучше знать историю страны. Скажу лишь, что не могу представить себе артиста, который не любил и не ценил бы русский репертуар. А исторический аспект, конечно, присутствует — ведь каждое из этих произведений сочинялось в определенный момент жизни автора и шире — жизни общества. А то, что объединяет всех этих композиторов — это русская душа.
— Ваши две книги — «Дикие вариации» и «Частные уроки» — изданы на нескольких языках, но не на русском.
— Я была бы счастлива видеть хотя бы одну из них изданной в России, но это скорее вопрос к моему французскому издателю. Меня до сих пор изумляет, что мои книги вызвали такой интерес и переведены на немецкий, польский, китайский...
— Известно, что вы основали фонд защиты волков в дикой природе. Ваша благотворительность только этим и ограничивается, или людям тоже что-то перепадает?
— Конечно, я занимаюсь проектами по защите прав человека, по охране окружающей среды. Но защита волков — мой главный проект, который я создала своими руками. Возможно, когда-нибудь пойму, что сделала все, от меня зависящее, и передам дело в другие руки. Но пока я эту главу жизни не закончила. А каким будет следующий проект — кто же знает.
— Случалось ли вам бывать в России где-то, кроме Москвы и Петербурга? Например, в Тамбовской области — самых рахманиновских и самых, как принято считать, волчьих местах России?
— Конечно, очень хотелось бы съездить в Ивановку — имение Рахманинова. А почему эти места считаются волчьими?
— Наверное, волков когда-то было много. Поговорка даже есть — «тамбовский волк тебе товарищ».
— Интересно, я не слышала. Тем более надо съездить.
— Второй концерт Рахманинова — постоянно в вашем репертуаре. Для вас это просто музыка — или вы, играя его, воображаете какой-то пейзаж?
— Для меня этот концерт выдержан скорее в темных тонах. А вообще музыка Рахманинова — это ощущение бесконечных просторов, в которых ты, кажется, можешь себя потерять, но на самом деле ты там себя находишь.
— Есть ли у вас проект мечты?
— Я боюсь определения «проект мечты». Пару раз в жизни такие проекты у меня появлялись, и это становилось кошмаром для окружающих: я занималась только этими вещами, остальное — побоку. Поэтому предпочитаю иметь не «проекты мечты», а основные проекты.
— Какие именно?
— Очень много планов, в том числе связанных с Россией. Есть чудесная пианистка Анна Винницкая, которую хочу подписать на один из серьезных лейблов. Есть талантливый русский пианист, который живет в Гамбурге, мы обдумываем программу в четыре руки на двух роялях...
— У меня просьба: сыграйте, кроме Рахманинова, еще Прокофьева и Скрябина.
— Обязательно! Подростком много играла Прокофьева — Вторую, Шестую, Седьмую, Восьмую сонаты. Но потом к нему не обращалась. Сейчас понимаю — настало вернуться к нему, к Скрябину.
— Вы так просто и красиво одеваетесь.
— Спасибо. На самом деле, очень многие мои знакомые меня критикуют за то, что я не придаю одежде особого значении.
— Ну почему, мне, например, очень нравится ваше платье с голубым подолом на альбоме Рахманинова.
— Это была фотография для обложки одного журнала. В жизни все обстоит гораздо проще — было бы аккуратно и удобно.
