Из любого персонажа надо высечь обаяние

Виктор Сухоруков - о том, как играть Достоевского в эпоху эсэмэсок

В Театре имени Моссовета представили свою версию «Преступления и наказания», заранее предупредив зрителя, что спектакль «Р.Р.Р.» («Родион Романович Раскольников») поставлен по мотивам великого романа Достоевского. Виктор Сухоруков, за которым прочно закрепилось амплуа обаятельного кинозлодея, играет Порфирия Петровича — карающую руку правосудия. Как играть хрестоматийные образы? Чем сегодня держать зрителя? Существует ли универсальный принцип счастья? Об этом — наш разговор с актером, рискнувшим в свое время отказаться от съемок в бондиане.

— Виктор Иванович, не кажется, что спектакль получился уж слишком «по мотивам»?

— Когда говорят: «Это не Достоевский», — я категорически не согласен. В романе великое множество тем, каждый режиссер берет ту, что ему ближе, это право театра. Но нас с ходу обвинили в угождении публике, особенно молодой, опутанной проводами от плееров и смартфонов. А я считаю, что режиссер Юрий Еремин лишь попытался услышать пульс нынешнего поколения, просчитать его уже не клиповое, а эсэмэсное, то есть еще более краткое, мышление. И если бы в театре, как в кино, можно было сидеть с попкорном, то, мне кажется, на нашем спектакле тинейджер свой попкорн отставил бы в сторону.

— Кто для вас Порфирий Петрович?

— Я строил характер своего героя на теме, которую раньше никто не раскрывал. Опытнейший сыщик, профессионал, он бы и так поймал преступника, но не это ему нужно. Он хочет спасти ту большую часть жизни, которая осталась у Раскольникова, понимая, что перед ним умный, талантливый, красивый молодой человек.

— И что, убедили оппонентов?

— Увы. Меня носом тыкали в работу Смоктуновского в фильме Кулиджанова. Одна очень уважаемая мною актриса сказала, что не может смотреть наш спектакль, потому что полна памятью о «Петербургских сновидениях», где играл Леонид Марков. Я видел запись этого спектакля и, поверьте, не стал бы сегодня так играть, даже если бы мне приказали. Я прошлое помню, но я его не обслуживаю.

— В юности быть артистом для вас означало «одеться и изобразить». А как сейчас?

— На театре без «полной гибели всерьез» никуда! Однажды на «Тартюфе» (я его играю в Театре на Малой Бронной) во время монолога, где Тартюф кается перед Аргоном и падает перед ним на колени, я лежал на сцене и не мог вынырнуть из состояния, в которое себя погрузил, напрочь забыв текст следующей сцены. Только не подумайте, что я такого высокого о себе мнения. Я не талантлив, я трудоголик.

— Вы сыграли немало весьма неоднозначных персонажей — Павла I, Ленина, Хрущева, Берию. Как определяли для себя их образы?

— Будь то букашка-таракашка или Ленин, метод работы один — исследование, следствие, и дальше я становлюсь либо прокурором, либо адвокатом. Но в любом случае я должен высечь из персонажа обаяние.

— Обаяние у Берии?

— Зрителя может приманить только обаяние персонажа, невзирая на то, какие поступки он совершает. Берию играю или Колобка — я выполняю задачу режиссера: актер — только винтик сюжета, и мне не важно, великая это фигура или нет, похож я на него или не очень. Мой Хрущев в фильме «Фурцева» кому-то понравился, а кто-то сказал, в том числе и очень мною уважаемые люди, что это карикатура. Хотя я играл его не придурочным деревенским мужичком, стучащим туфлей в ООН. Туфля туфлей, но он в Кремле сидел 10 лет. И поднял голос против такой фигуры, как Сталин.

— В 2001-м вы отказались от съемок в 20-м фильме бондианы «Умри, но не сейчас». Не жалеете?

— Вы первая, кому скажу: жалею! Тогда отказался от предложения из Лондона (звали на роль русского ученого Михаила Горевого, создавшего лазерную установку «Икар». — «Труд») из-за тумана. Боялся я этого тумана, а сегодня мне хотелось бы сунуть туда нос и понять, смог бы я существовать в той индустрии. Но Меньшиков тогда приглашал меня из Питера в Москву, в своих «Игроков», и он не сказал: ты что, дурак, зовут в Лондон — езжай, мы без тебя разберемся... Он оставил решение мне. А я человек дисциплинированный и благодарный. Правда, благодаря этому я много чего приобрел на московской земле.

— Вы по жизни оптимист? Для вас стакан наполовину полон?

— По моему разумению, он у меня просто полон: творчеством, садом, любовью к родным людям, уважением к коллегам. В кино и театре бываю не только по приглашению коллег. Чтобы твой стакан был всегда полон, просто не расплескивай его. Не завидуй ни богатым, ни сильным: и власть, и деньги — это такие путы! Мне вполне достаточно быть сытым, прилично одетым, иметь возможность видеть мир.

— Сейчас вы еще скажете, что не пьете и не курите!

— Говорю: не пью и не курю. И от этого не становлюсь сволочнее.

— Чересчур идеальная картинка, а?

— С годами мне все интереснее жить. У меня пять спектаклей, и каких! Кроме уже упомянутых — «Царство отца и сына» по пьесе Толстого «Царь Федор Иоаннович», гоголевские «Игроки», «Старший сын» Вампилова. Есть интересные предложения, но приходится отказываться: на полной отдаче могу не потянуть физически, а вполсилы играть не хочу. Именно интерес к жизни и отводит от мысли о том, что когда-нибудь все закончится.