Полемические заметки о состоянии нашей документалистики
Кто-то считает это сенсацией, но для меня это сенсация со знаком минус. В нынешнем году на премии «Ника» в номинации «Лучший неигровой фильм» сошлись сразу четыре работы, посвященные... теме кино. Это фильм-портрет «Андрей Тарковский. Кино как молитва», созданный сыном классика Андреем Тарковским — младшим. Это фильм-портрет «Хуциев. Мотор идет!» Петра Шепотинника. Это фильм-портрет «О Кире украдкой», посвященный Кире Муратовой (режиссер Ирина Васильева). Наконец, это «Кино эпохи перемен» Алексея Федорченко, рассказывающее о развале Свердловской киностудии в лихие 90-е.
Продюсер и киновед Вячеслав Шмыров с недоумением написал в «Фейсбуке»: «Список документальных фильмов, которые попали в финальную номинацию «Лучший неигровой фильм», наводит на один тревожный, пусть и бестактный вопрос: а документальное кино существует исключительно для того, чтобы рассказывать о жизни самих кинематографистов? А просто жизнь (в том числе и других людей) уже никого не интересует?»
Можно было бы посчитать, что в нынешнем году так сошлись звезды (и небесные, и экранные), но, окинув взглядом кинематографический пейзаж последних лет, понимаешь: это не случайность. В прошлом году на той же «Нике» в документальной номинации победил фильм «Параджанов. Тарковский. Антипенко. Светотени» Андрея Осипова. Чуть раньше на «Нике» и «Золотом орле» победу праздновала Олеся Фокина с фильмом «Жизнь обаятельного человека», посвященном Геннадию Шпаликову. Еще раньше на главном отечественном фестивале документального кино в Екатеринбурге Гран-при взял фильм Натальи Гугуевой «Кто такой этот Кустурица?». О менее громких примерах «кино о кино» умолчу.
Справедливости ради надо сказать, что наши документалисты испытывают симпатию не только к братьям-кинематографистам, а вообще к художникам. За последние несколько лет были сделаны десятки фильмов такого рода, в том числе о Левитане и Чехове, Цветаевой и Ахматовой, Пастернаке и Солженицыне, Науме Коржавине и Оскаре Рабине, Владимире Минине и Владимире Маканине, Александре Калягине и Ирине Антоновой, Эдуарде Артемьеве и Юрии Шевчуке, Генриетте Яновской и Каме Гинкасе, Олеге Каравайчуке и Дине Рубиной: Кажется, нет на свете сколько-нибудь именитого творца нынешних и прошлых времен, о котором не был бы снят обстоятельный документальный фильм.
Разумеется, ничего плохого в этом нет. И личности яркие, масштабные, и картины в большинстве своем достойные. Если бы еще при этом фильмы-портреты не составляли львиную долю всех снятых лент. И если бы при этом «за кадром» не оставалась, по определению Льва Толстого, «живая жизнь», которая не ограничивается пределами писательского кабинета, мастерской живописца или концертной площадки...
За последние годы не привелось (может, не повезло?) увидеть ни одного фильма, снятого в заводских цехах. Или в лабораториях ученых. Несколько лет назад по фестивальным экранам прошла лента «Отец и сыновья из Кротово», снятая Валерием и Евгением Соломиными в уральской глубинке. И эта скромная лента, рассказывающая о каждодневных заботах фермера и его семьи, стала откровением. С экрана словно пахнуло запахом земли, молока, полыни, хлеба — запахом той забытой нами жизни, что так редко прорывается сегодня на экраны. А ведь были времена, когда снимать о «живой жизни» было интересно и престижно, когда документальный сериал «Кучугуры и окрестности», снятый Владимиром Герчиковым в воронежской деревне, стал не только фестивальным хитом, но и гвоздем телеэфира. Сегодня представить такое невозможно.
Документальное кино в старину нередко называли кинопублицистикой — за ее способность вторгаться в болевые проблемы нашего бытия. Вот чего напрочь нет сегодня на экране, так это пульсации современной жизни. Наша документалистика существует словно в параллель с нынешней реальностью. Если отсмотреть документальную программу на любом фестивале (а в прокат неигровое кино практически не выходит, по ТВ его не показывают), то понять, чем живет страна, какие проблемы тревожат людей, невозможно.
В нашем документальном кино по определению нет массовой бедности (20 млн человек) и нищенских пенсий (8 тысяч рублей «минималки»). Нет ветхого жилья и разбитых дорог. Нет свалок Шиеса и черного от копоти неба над Красноярском. Нет мелеющих рек и нещадно вырубаемых лесов. Нет развала «оптимизированной» медицины и хождений по мукам обманутых дольщиков. Нет ужасающей коррупции и чиновничьего произвола. Нет, само собой, «московского дела» и «дела Сети», неправедных судов и полицейских с дубинками...
Этих и других болевых, злободневных тем в документальном кино просто нет. Как нет их и на телеэкране. Там в основном справляют тризну по Украине и «загнивающей» Европе вкупе с «дышащей на ладан» Америкой.
Не надо думать, что наши режиссеры не видят реальных проблем, не знают о них. Но такова была в последние годы установка Министерства культуры: давать деньги исключительно на «позитивное» кино. Но поскольку экономических, социальных достижений в нашей стране не так много, в ход идут все новые и новые ленты о мастерах культуры. Да ленты о свершениях прошлого. Да еще этнографические зарисовки, всякого рода экзотические сюжеты — скажем, о медведях Камчатки. Посвященный им фильм стал, к моему удивлению, триумфатором прошлогоднего «Золотого орла». Когда главную награду главной, как считается, отечественной кинопремии получает милый фильм из серии «ребятам о зверятах», то это многое объясняет и в уровне премии, и в состоянии нашего неигрового кино, которое давно выпало из международного фестивального контекста.
Нарисованная мною картина была бы неполной, если бы я не упомянул о фестивале «Артдокфест», который как раз ориентируется на острое, проблемное, социальное кино, снятое мастерами разных стран, но на русском языке. Основанный в 2007 году и быстро набравший популярность, фест вызвал ярую неприязнь у министра культуры Владимира Мединского, объявившего «Артдокфесту» войну и в итоге выдавившего фестиваль в Ригу, где он проходит в полном объеме. А в России из-за цензурных ограничений зрители смотрят программу «Артдокфеста» в урезанном виде, с изъятием целого пласта картин.
Новый министр культуры Ольга Любимова в свое время много занималась документальным кино на Первом канале, она его знает и любит. И кому, как не ей, в ее новом статусе постараться вывести неигровое кино из затянувшейся полосы застоя?