Эдуард ждал своего сердца девять месяцев. Каждый день. Каждый час… Жить оставалось всего ничего… И когда устал ждать — начал играть в лотерею. Думал, удастся ли стать миллионером за день до смерти. И тут вошел врач и сказал: «Готовьтесь».
Сердце у Эдуарда Соколова никогда не болит, не давит, не покалывает.
«Если, не дай бог, случится инфаркт или мое сердце проткнут ножом — я ничего не почувствую, — говорит Соколов. — Нервных окончаний нет». Шесть лет назад хирурги вынули старое, раздувшееся до размеров футбольного мяча сердце Соколова и вшили новое, молодое, чужое.
В своей первой жизни Эдуард сердце не берег: мотался по гарнизонам, просыпался по команде. Курсант высшего харьковского ракетного училища родом из Костромы по распределению оказался в Одесской области. Женился. Родилась дочь. Сердце стучало исправно, в такт колесам поезда — приходилось много ездить, семья осталась в Харьковской области. Не раз Соколов оказывался близко к смерти.
«Однажды к нам в Одесскую область прибыла „горячая точка“ из Приднестровья, — вспоминает старший лейтенант Соколов. — Бандиты. Хотели разжиться оружием. Я был начальником караула. Они рассчитывали на склад с автоматами. А я охранял, и не
Позже в качестве командира учебного взвода Соколов тушил пожары в Харьковской области. Смерть опять была рядом — взвод оказался в кольце огня, никто не надеялся выйти живым. Сердце колотилось бешено, голова оставалась холодной — 42 пары глаз
Сердце вернулось в привычный ритм.
Если бы не раскол СССР, старший лейтенант Соколов дослужился бы до полковника и ушел на заслуженную пенсию. Он был на переподготовке в подмосковном городе Загорске, когда его родная часть стала частью украинской армии.
«Нужно переводиться в Харьков», — сказала измотанная гарнизонной жизнью жена. И Соколов перевелся — за две бутылки водки. В стране развал, в армии бардак. Сокращение кадров. В Харькове тоже перспектив не было: съемная квартира и место учителя начальной военной подготовки в средней школе. Он подался было на родину — в Кострому, надеясь продолжить службу под российским флагом.
«В горячие точки поедешь? Прыгать с парашютом готов?» — спросил на собеседовании российский командир.
«Мне 30. У меня дочь. Жена, с который мы и пожить толком не успели: Никак нет, товарищ командир. Хватит горячих точек. Разрешите идти?»
Вернувшись в Харьков, старший лейтенант в отставке устроился на завод. Его задачей стало обслуживание трансформаторных подстанций под напряжением 6 тысяч вольт. Рискованное дело. «Все равно по краю, все равно горячо, — усмехается Соколов. — Зато эта небезопасная должность давала возможность получить квартиру и наконец начать жить своей, полноценной, семейной жизнью». Сердце устало.
Квартиру Соколовы получили 1 апреля. Сначала думали — розыгрыш. Трехкомнатная. В старом доме. Убитая. Но — своя. В ремонт ушли — как в запой. Без остановки отдирали, прибивали, красили, белили. Сердце билось радостно...
Тысячу раз Эдуард будет в мельчайших подробностях вспоминать этот день, разделивший его жизнь пополам.
Это был жаркий день. Эдуард спешил скорее закончить дела на работе и вернуться к ремонту. Закурил…
Вдруг в левой части груди разлился кипяток — и животный страх. Сел. Отдышался. «Может сто грамм? Сосуды расширятся!» — коллеги понимающе подмигивали. Соколов отказался. Пришел медбрат, измерил давление и отпустил домой. Уже перед подъездом достал вторую сигарету. И не успел толком затянуться, как страшный кипяток опять побежал по левой стороне. Это был обширный инфаркт.
Тысячу раз Эдуард в подробностях вспоминал этот день. А если бы не курил? А если бы выпил сто грамм? Может, и правда сосуды... А если бы «скорая» сразу в больницу? Может, сердце бы справилось, не зашлось, не омертвело вдруг?..
… Сердечная мышца разрасталась, не в силах больше справиться с нагрузкой, но от ее огромных размеров было мало толку. «Кардиомиопатия» — так на языке медиков звучал приговор сердцу. Но Соколов привык бороться. Решать задачи. Мыслить стратегически. Его целью стало выжить — и он делал это профессионально. Он шел в Минздрав, к профессорам, учредителям фондов, депутатам: И ему ответили правду: «Тебе нужно новое сердце. На Западе тебя бы поставили в очередь на трансплантацию. А здесь... Сам понимаешь».
«У меня появилась специальная телефонная книга с контактами нужных людей. Жена ходила по депутатам.
В это время успешно прошла пересадка сердца в Запорожье, и киевские власти дали указания столичным врачам не отставать.
Хирург Борис Тодуров набрал команду «кандидатов»: четыре человека — четыре группы крови. Никто не знал, какой группы сердце попадется… После гибели хозяина оно живет не более 6 часов — и это при строгом соблюдении всех правил изъятия и транспортировки. За 6 часов нужно получить нотариально заверенное соглашение родственников, подготовить кандидата для пересадки, привезти сердце и, как выражаются медики, «поставить» орган.
Эта сложная процедура не отработана ни на одном из уровней. Сердца гибнут вместе со своими умирающими хозяевами, и одновременно умирают «на листе ожидания» больные, которых может спасти только пересадка. Узнав о том, что «есть сердце», Борис Тодуров мчится лично сделать забор и дает команду своим коллегам готовить ожидающего пациента к операции. Однажды ему пришлось добираться до клиники своим ходом с контейнером в руках, в котором еще билось сердце.
— Срочно! До института Шалимова! Плачу любую цену! — в запале выкрикнул он таксисту.
— Куда так торопимся? — игриво переспросил водитель.
— Я врач. Везу сердце на пересадку!
— Да иди ты! — водитель шарахнулся в сторону, захлопнул дверцу перед носом у Тодурова и уехал.
За рулем следующей машины оказался коллега, врач, Борис Михайлович сделал над собой усилие и спокойно представился, сказал про операцию и про срочность, но о том, что у него в контейнере, осторожно умолчал.
Своего нового сердца Соколов ждал девять месяцев. За это время в отделении умерли 30 человек. Из «четверки» постоянно
«Вечером разговариваешь с человеком, а утром его выносят. Многим в отделении даже не сообщали, что
Сердце стало огромным. Оно доживало последние дни.
С утра пораньше четыре человека занимали место на диванчике напротив ординаторской. Ждали сердца. Время от времени просачивалась новость: «Есть сердце! Везут!» И тогда эти четверо принимались гадать — кому оно достанется. Бывало, одному из ожидающих врач говорил: «Готовьтесь».
«Вот тогда я и понял, что такое настоящая человеческая зависть! — вспоминает Эдуард. — Ни слова вслух — но
Планово шли и другие операции на сердце, позволяющие продлить ожидание безнадежным больным. «Я был
Однажды во время ожидания Соколову случилось умереть. «Сходил в белую комнату, — отзывается он об этом эпизоде. — Нет, страшно не было. Не было и туннеля с ярким светом. Просто все вокруг стало белым, как молоко. И с рук стекает это белое. Ничего не болит. Легко и очень приятно».
— Под конец я уже устал. Стал пивко попивать. Расслабился… Вот
— У
— Ну как же: Ведь для моего спасения потребовалась смерть другого человека. Понятно, что никто в этом не виноват. Но все же...
…И — свет прожекторов. Хирурги в белых масках — 12 человек. Наркоз. Сердце перестало биться. Его вынули. И заменили другим. Новое оказалось тоже «военным»: его прежний владелец был