Юрий Поляков – один из самых востребованных нынешних писателей. Казалось бы, завидная творческая судьба. Но все не так однозначно
Юрий Михайлович, вам как писателю должность главного редактора «Литературной газеты» не мешает?
– Я считаю, что в нашей российской традиции это абсолютно органично. Если мы возьмем писателей, оставивших след, они все в той или иной мере занимались журнальной работой. Достоевский издавал журнал, Пушкин с Дельвигом – «Литературную газету», Горький редактировал прорву альманахов, организовал издательство «Всемирная литература» и серию «Библиотека поэта». Кстати, ту же «Литературную газету» возродил в 1929 году. Булгаков служил в театре. Лев Толстой занимался просветительством, буквари писал. Многие служили цензорами, «у мысли стоя на часах»: Тютчев, Апухтин, Гончаров, Полонский, Майков…
Таких, кто лишь литературой занимался, практически не было. Бабель? Он активно сотрудничал с НКВД. Евтушенко? Страстно хотел возглавить журнал «Литературная учеба» – не дали. Объехал 100 стран, пропагандируя советский образ жизни. Тоже работа! Писатель должен заниматься делом, чтобы подпитываться от жизни. Вначале питает опыт долитературной профессии: врач, учитель, строитель. А потом, когда литература становится профессией, что? Представьте себе, что Булгаков так бы и писал, как вправлял грыжи в сельской больничке. А он на время ушел в журналистику. Это самый верный путь получить разнообразные представления о неведомых закоулках жизни. Мне работа в ЛГ тоже помогает.
– Вы производите впечатление благополучного человека. А зависть, интриги, злословие – приходилось с этим сталкиваться?
– Не произвожу впечатление, а в самом деле являюсь одним из тех немногих писателей, книги которых расходятся сотнями тысяч экземпляров, экранизируются, переводятся. Мои пьесы идут по всей стране и за рубежом. Я могу обеспечить себя литературным трудом. Нас немного. Но слово «благополучные» тут не подходит. Благополучные – рантье, которым по дружбе отписали акции «Газпрома». Мы – состоявшиеся.
А что касается интриг, зависть в литературной среде достигает гомерического размаха. Ведь еще ни один писатель не объяснил отсутствием таланта тот факт, что им не написано ничего путного. Если и объясняют, то отсутствием времени. Но моя ситуация особая. ЛГ, которая была оголтело-либеральной, с 2001-го стала газетой просвещенных патриотов. Это в творческой тусовке немодно. Я против потрясений, против «болотной» бузы в стране, еще не оправившейся от погрома 1990-х. Это тоже вызывает раздражение достаточно влиятельных либеральных сил, а в литературе очень влиятельно либерально-прозападное лобби. В итоге как прозаик, как драматург я много лет нахожусь в ситуации бойкота.
– Давайте к собственно литературным делам перейдем. Как правило, часть написанного базируется на действительности, а часть – на выдумке. Что вам легче дается?
– Есть писатели-рассказчики: Лимонов, например. Есть писатели-сочинители: Леонов, допустим. Я же вообще считаю, что литература – это выдуманная правда. Я из сочинителей. Даже первые мои вещи – «Сто дней до приказа» и «ЧП районного масштаба» – уже были художественным вымыслом, хотя дебютные вещи, как правило, очень близки к реальной биографии автора. Проза, являющаяся мемуарами быстрого реагирования (тот же Прилепин), мне неинтересна. Писатель должен создавать свой, параллельный, мир, иногда сильно отличающийся от мира реального, как, например, у Платонова. Конечно, я не столь радикально отрываюсь от реальности, как, скажем, Пелевин. Так можно и со смысловой орбиты слететь. Но мой отрыв куда значительней, чем у той же Улицкой, обладающей выраженными протокольными способностями.
– Что пишете сейчас?
– Я подготовил новую редакцию романа «Гипсовый трубач». Это огромный роман. Я писал его семь лет, выпуская по мере готовности частями. Летом он выйдет отдельной книгой, да еще с моим эссе «Как я ваял «Гипсового трубача». Закончив роман, я сразу сел за новую пьесу, которую давно придумал. Но я устроен так, что не могу, например, с утра писать прозу, а после обеда пьесу. Если у меня мозги настроены на прозу, я буду писать прозу, не отвлекаясь, ибо «перенастройка» может выбить меня из творческого состояния на месяц, на полгода. Предыдущая пьеса «Одноклассники» была написана в 2007 году и с успехом идет от Владикавказа до Владивостока. В Москве ее в Театре Российской армии поставил Борис Морозов. А поскольку спектакли по моим пьесам идут на аншлагах, все эти годы меня спрашивали: «Где новая пьеса?» Теперь могу ответить: «Готова. Осталось пройтись «нулевой шкуркой».
Отрывок из новой редакции романа «Гипсовый трубач»
Вас интересует сюжет? – усмехнулся Жарынин. – Слушайте!
…За одинокой красавицей-крановщицей Дарьей, матерью молодого монтажника Ярослава, ухаживает снабженец Шматков, которого строгий директор-ретроград Бережной за новое мышление хочет выгнать с работы. А у самого Ярослава разворачивается производственный роман с юной табельщицей Изольдой, которая ждет ребенка, прислушиваясь к своему приподнявшемуся чреву. Во время долгих вечерних чаепитий (как раз началась борьба с пьянством), когда за скудным столом собираются все четверо, Шматков, томясь нездоровым влечением к манкой Дарье, ведет с ее сыном-монтажником душевные подстрекательские разговоры о непорядках на стройке, о произволе самодура Бережного и преимуществах рыночной экономики. Поддавшись, Ярослав, воспользовавшись социальным гневом работяг, возмущенных введением на стройке сухого закона, поднимает восстание. Мятежники запирают директора в шкафу, выбросив оттуда вороха строительной документации. Новым начальником стройки на собрании трудового коллектива выбирают Ярослава, а Шматкова – заместителем. Мстительный снабженец требует немедленно выдать Бережного на скорую расправу пролетариату, разъяренному трезвостью. Ярослав с молодым легкомыслием готов согласиться, но Дарья открывает сыну свою девичью тайну: он внебрачный ребенок ретрограда Бережного, которого она страстно любила в молодости и даже считалась его невестой. Но тот предпочел ради карьеры жениться на дочери секретаря обкома Алисе – нахальной журналистке, которая приехала на стройку делать фоторепортаж и втюрилась в молодого, статного инженера Бережного. Потрясенный Ярослав сохраняет низложенному директору жизнь, но, мстя за мать, из шкафа не выпускает.
Отец с сыном бурно объясняются через металлическую дверь: оказывается, в жизни все было сложнее: Бережной бросил невесту, увидев снимок, сделанный Алисой: Дарья в кабине крана чалится с бригадиром Федором. Ярослав прощает отца и, охладев к матери, рассказывает об этом Изольде. Но умная табельщица не верит. Она, превозмогая беременность, едет в областной центр и находит Алису, несчастную, пьющую, рано состарившуюся женщину. После того как ее бросил муж, а отца сняли с высокого поста, она совсем опустилась. Изольда ставит ей бутылку и вопрос ребром: «Как было на самом деле?» Похмелившись и усовестившись, журналистка сознается, что подсунула ревнивому Бережному подлый фотомонтаж, облыжно скомпрометировавший непорочную Дарью. С радостной вестью Изольда возвращается к Ярославу.
А тем временем дела на стройке, охваченной мятежом, идут все хуже, рабочие бездельничают, Ярослав со своим незаконченным высшим еще не способен руководить возведением крупного гидросооружения, а Шматков умеет только воровать и прятать концы в двойную бухгалтерию. Именно за это, а не за новое мышление хотел его выгнать директор, узнавший, что снабженец вместо дорогого высококачественного цемента закупает дешевенький раствор, а разницу кладет себе в карман.
В отчаянье Ярослав идет за советом к отцу и обретает поддержку. По ночам он тайком выпускает его из шкафа, и они до рассвета сидят над чертежами, спорят, пьют чай, и за неспешной беседой Бережной делится с сыном тайнами управления производством. Молодой задор и долгий руководящий опыт, соединившись, творят чудеса: стройка налаживается, огромные самосвалы, скидывая гигантские камни, перекрывают русло непокорной сибирской реки, и тогда укрощенная вода, падая с высокой плотины, покорно устремляется к лопастям турбин – и вот уже свежее электричество из генераторов весело бежит по гудящим проводам, чтобы напитать энергией взнузданную ускорением советскую промышленность. Тем временем Дарья, узнав от Изольды правду, прощает Бережного – их ждет долгожданная ночь любви на ворохе строительной документации. Сколько невысказанных слов и не выказанной ласки накопили они за эти потерянные годы!
Но и Шматков не дремлет. Боясь разоблачения, он решает захватить власть на стройке и сквитаться с врагами, включая Дарью, не оправдавшую его вожделений. С этой гнусной целью он выпускает «талоны счастья», якобы дающие каждому право получить в частную собственность кусочек плотины. Работяги, но особенно инженеры и конторские, в восторге, они выбирают новым директором Шматкова. Он тут же приказывает запереть Бережного, Ярослава, Дарью и Изольду, у которой уже отходят воды, в несгораемый шкаф. А вечером на стройку въезжают грузовики с ящиками водки и рефрижераторы с закуской. И победивший пролетариат охотно меняет свои «талоны счастья» на дармовую выпивку и жратву. Ночью же начинается циклопическая оргия, мало чем отличающаяся от нравов Содома и Гоморры… А из тех, кто понимал, что к чему, и не хотел расставаться со своей частной собственностью, «талоны счастья» зверски выбивали нанятые уголовники и купленная на корню милиция, которую Шматков сразу переименовал в полицию. Сам он расположился в директорском кабинете за широким столом и алчно следил за тем, как растет перед ним гора мешков, набитых «талонами счастья». В несгораемом шкафу он приказал просверлить несколько отверстий, чтобы узники могли дышать и наблюдать его жизненный триумф. Еще немного, и он, Шматков, мелкий расхититель социалистической собственности, станет владельцем крупнейшей гидроэлектростанции.
Но тут случилось страшное: плохонький жульнический бетон не выдержал напора талых сибирских вод, плотина дала трещину, раскололась, страшные апокалиптические воды обрушились на землю, смывая все на своем пути: и полицию, и уголовников, и погрязших в пьяном разврате пролетариев вкупе с инженерно-техническими кадрами. Сам же новый хозяин жизни Шматков, отвратительно булькая, утонул в трясине размокших «талонов счастья».
А несгораемый шкаф, оказавшийся к тому же еще и непотопляемым, плыл себе, подобно библейскому ковчегу, рассекая мутные мусорные волны. Наконец, достигнув чистой заводи, он прибился к отлогому сосновому берегу, изрытому оживленными ласточкиными норками. Откинулась железная створка – и оттуда вышли живые-невредимые: Бережной, Дарья, Ярослав и Изольда с кричащим младенцем на руках. Им предстояло жить, любить и обустраивать новый, очищенный потопом мир… Ну как?
– Неужели вы все это придумали в 86-м? – неподдельно изумился Кокотов.
– Именно! Если бы фильм попал на экраны, история могла пойти другим путем!
– А почему не вышел на экраны?
– Горбачев запретил…