Актрису Полину Агурееву театралы знают и помнят по спектаклям «Варвары» и «Одна абсолютно счастливая деревня» в постановке легендарного Петра Фоменко. Массовый российский зритель — по телефильму Сергея Урсуляка «Ликвидация». Раскрылась она и как самобытная, талантливая певица, впервые спев с экрана в фильме того же Урсуляка «Долгое прощание».
А с недавних пор еще и вышла на сцену как интересный театральный режиссер. В 2023-м в Волгограде, родном городе Полины Агуреевой, состоялась премьера музыкально-драматического спектакля в ее постановке «Живые и мертвые. Солдатами не рождаются» по знаменитой военной прозе Константина Симонова. В нынешнем, юбилейном году Великой Победы этот спектакль увидят зрители российских городов-героев — начиная с Петербурга, где его показали 19 июня на исторической сцене Александринского театра, а также в Белоруссии.
— Роман Константина Симонова непрост для постановки в театре. Ведь он вытекал из газетных очерков и торопливых дневниковых записей военного корреспондента, из ощущений того времени. Как все это сыграть нынешнему поколению актеров, как проникнуться атмосферой далекой от нас войны?
— Поставить на сцене этот роман мне предложил Дмитрий Гринченко, концертный директор Юрия Башмета. Мне книга очень понравилась, считаю ее главной в творчестве Константина Симонова. А второй том романа, «Солдатами не рождаются» — о Сталинградской битве, о городе, в котором я родилась, — это честное свидетельство участника тех событий, размышления о том, как сохранить в себе человека на войне — и в обычной жизни, конечно, тоже.
Мне этот вопрос кажется очень современным. Кроме того, книга не замазывает проблем того времени, что добавляет ей подлинности. Именно сейчас, на мой взгляд, очень важно говорить о том, что такое Родина, как человеку даже в нечеловеческих условиях сохранить любовь к людям. И до актеров, и до зрителей я хочу донести ценность этой способности — сострадать и любить.
— Как вам работалось над спектаклем?
— Прекрасно! Не только мне, но всей нашей творческой группе, включая актеров, 13 мужчин и молодая актриса, и 17 музыкантов во главе с Юрием Абрамовичем Башметом. Как все они подключились к этому спектаклю! А музыка в нем не просто фон, а полноценная участница действа, она помогает прочувствовать происходящее на сцене, сжиться с ним.
Тема Великой Отечественной войны за минувшие десятилетия наросла пылью, штампами. Поэтому всякое обращение к ней требует бережного, вдумчивого отношения. Для меня это очень важно еще и потому, что у меня два сына, и я не хочу, чтобы те события для них были всего лишь страничкой из учебника истории.
— У вас это не первая режиссерская работа. Вы в постановке спектакля демократ или диктатор? Исполнители четко выполняли ваши установки или, как это случается, мизансцены рождаются в спорах?
— Я достаточно авторитарный режиссер. Знаю, чего хочу и что именно должно происходить на сцене. Тут важно уметь объяснять задачу, увлечь идеей. Могу отметить, что все, кто работал над спектаклем, шли за мной, и я им за это благодарна. А вообще-то он рождался легко, в любви. Как и «Соборяне. Картины русской жизни» по роману-хронике Лескова. Я поставила его прошлой зимой в Театре имени Гоголя.
— Между тем некоторые актеры называют вас «неженским режиссером». Вы согласны с такой характеристикой?
— А в чем разница между мужской и женской режиссурой? Лариса Шепитько, автор одного из лучших наших военных фильмов «Восхождение», говорила об этом так. Что такое женское — это плести кружева вокруг темы? Так этим прекрасно занимаются и некоторые мужчины. А если ты ищешь смысл, то не имеет значения, мужчина ты или женщина. Ты — человек. Надеюсь, суть именно в этом. И я знаю, про что ставлю спектакли, что сама играю.
— Вносите ли вы коррективы в уже готовую постановку, глянув на нее после нескольких показов как бы со стороны?
— Во время работы что-то добавляю, что-то выбрасываю без жалости. Без таких доработок не обойтись. Есть так называемое чувство целого, о нем писал Михаил Чехов. Когда чувствуешь, что из этого целого что-то выбивается, убираешь его. Или что-то добавляешь, уточняя мысль и образ. Каждый раз стараюсь найти язык спектакля исходя из предложенного материала. Понятно, от себя не уйдешь, сценический материал в любом случае преломляешь через свою индивидуальность. И все-таки необходимо искать тот язык, что соответствует авторскому. Идти от автора.
— Иные ваши коллеги с этим едва ли согласятся. С некоторых пор стало принято так «преломлять классику с учетом современности», что произведение уже и не узнать. Не в этом ли причина падения интереса публики к театру?
— Знаете, в театре в принципе все возможно, неприкосновенного в искусстве нет. Главное, чтобы это было талантливо, а не вызвано пустым оригинальничаньем. Если работа творческая, спектакль поставлен и прекрасно исполнен, могу его принять даже при значительном отступлении от хрестоматийного образца. Правда, сама так не делаю.
— А как актрисе вам интересно участвовать в подобном творчестве?
— Нет. Но ведь я вольна выбирать. Играю, слава богу, что хочу и где хочу — и так практически с самого начала карьеры. У меня мало было спектаклей, которые я терпеть не могла. Повезло. Из-за этого, наверное, я и не так популярна, как могла быть, если бы соглашалась на все предложения. Отказываюсь и от фильмов, которые мне неинтересны. По-другому не могу.
— А как относитесь к современным телесериалам?
— Не очень ими интересуюсь.
— Но в 14-серийной «Ликвидации» в свое время тем не менее снялись — и этот фильм люди до сих пор смотрят.
— Вот именно: фильм, а не сериал! И снят он по законам кино хорошим режиссером Сергеем Урсуляком.
— Известно, что вы большая спорщица. Соглашаясь на роль, отстаиваете свое видение, свою трактовку образа.
— Спорю и ругаюсь, стараюсь отстоять свои идеи. Творческие разногласия не мешают работе. На репетициях благодаря им бывает потрясающая творческая атмосфера.
— На ваш взгляд, как вернуть интерес молодежи, увлеченной разного рода шоу, к драматическому театру?
— Тут все просто: надо ставить такие спектакли, чтобы они «работали» на них, молодых, были образными. Соответствовали ритму нашей сегодняшней жизни, отвечали на главные вопросы. Нельзя играть, как двадцать лет назад. Творческий человек должен чувствовать время, но не поддакивать ему. Впрочем, даже если ты это сделаешь, нет гарантии, что зритель сразу станет заядлым театралом. У меня нет иллюзий, что молодые люди в возрасте 20+ понимают мои спектакли. Хотя мои собственные дети понимают. И их друзья тоже. А вообще-то, если хотя бы один процент зрителей понимают и принимают современные постановки, это уже немало.
— Но это смотря с чем сравнивать. Если с театром времен режиссера Георгия Товстоногова, творившего в 1950-1980-е, то это мизер.
— Другие времена были, не стоит их сравнивать с нынешними, информационно перенасыщенными. К тому же у нас сейчас раскручивается (очень не люблю этого слова!) только то, что приносит, извините, бабло, зачастую не неся никакого смысла. Нет запроса на личности, какими были Товстоногов, Марк Захаров, Петр Фоменко, Юрий Любимов, Олег Ефремов, Андрей Гончаров, Андрей Попов, Валентин Плучек... Целая плеяда великих мастеров! Их глубина увлекала и восхищала. Сегодня талант, к сожалению, не самое востребованное качество.
— У вас два сына: двадцатилетний Петр, названный в честь легендарного Петра Фоменко, и десятилетний Тимофей. Им передалась от вас и от мужа-актера Федора Малышева любовь к Мельпомене?
— Старший сын ездил со мной в Волгоград, знает, как я писала инсценировку спектакля «Живые и мертвые». И маленький, Тимофей, это знает. Он еще школьник. А Петр учится на сценарном факультете ВГИКа. Для меня самое главное — дружить с детьми, уметь слышать их. Мне кажется, у меня это получается.
