Я поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, чтобы оказаться перед ее дверью по-военному вовремя. Евгения Борисовна здоровается со мной крепким рукопожатием. Сдержанно-строгое, как у школьной учительницы, лицо, черные волосы, подкрашенные губы.
- Вот что значит женщина, - иронизирует над собой Сапожникова. - Еще ночью лежала и думала, что конец, а сегодня взяла да и накрасилась. Зовите меня просто Женей, как на фронте звали...
Женя Сапожникова родилась в 1925 году в Каунасе в еврейской семье. Окончила семь классов и, мечтая стать инженером-строителем, сначала поступила в техникум. Но наступило утро 22 июня 1941 года. Жене чудом удалось бежать на восток. Ее семья осталась в городе. То немногое имущество, которое удалось захватить с собой, пришлось менять на еду. Еще труднее пришлось на территории России. Не зная русского языка, Женя не могла даже попросить еды. Но нашлись добрые люди - устроили в школу санитарок. Там она научилась бегать на лыжах, стрелять и накладывать бинты. По-русски почти не говорила, но язык схватила быстро: в 16 лет знания даются легко. Воевать начала в противотанковом дивизионе...
- Женя, в 40-м году в Прибалтику вошли советские войска. Вы воспринимали это как оккупацию?
- Нет, конечно. Родиной для меня был Советский Союз, и за него я шла воевать. Родилась я в небогатой, а потому, наверное, сознательной семье. Мы все были интернационалистами, хотя папа в партии не состоял. Когда по радио прозвучало сообщение о начале войны, мы еще не знали, кто такой Молотов, поскольку Литва совсем недавно стала советской. Мы не могли поверить, что Советскому Союзу, который был для нас сильнее всех, объявили войну...
- Изменилось ли ваше отношение к советской власти после войны?
- Когда шли в атаку, кричали "За Сталина, вперед!" Потом выяснилось, сколько невинных жертв было при сталинском режиме. Моя семья все знала, потому что брата моего мужа, дважды Героя Советского Союза, пытали в НКВД, а потом расстреляли. Мужа после войны тоже стали часто вызывать (помню, как сидела с сухарями на скамейке перед зданием НКВД), но в результате оставили в покое. Но сказать, чтобы я злость в душе держала - нет...
- Вам было трудно попасть в действующую армию?
- Мне военком сразу сказал: "Да что ты хочешь делать в армии, тебе еще в куклы играть!" А я его умоляю: "Ну не посылайте на передний край - дайте возможность хоть как-то помогать!" Пришлось помучиться, пока меня взяли в часть. А вот уже на фронте не было такого, чтобы обращались, как с девочкой, - там мы все были солдаты. До сих пор трудно об этом говорить. Многое так и стоит перед глазами. Вот фашистские летчики обстреливают нас, еще не воюющих. Легли 20 человек - встали 10. Они летели так низко, что видны были их лица! Или сижу в окопе, идет бомбежка, из вражеского самолета сыплются цепочкой бомбы - черненькие, как птички. А я думаю: "Вот эта, наверное, для меня..."
- С какими трудностями сталкивались вы на войне как женщина?
- Были трогательно-смешные моменты... Когда девушкам надо было идти "по нужде", командир роты кричал: "А ну-ка все кр-ру-гом! А вы, женщины, идите по своим делам!" Но воевали мы, как все, и бедовали, как все. Спали в сараях или прямо на земле, на морозе. Маршировали, засыпая на ходу, привалившись друг к другу. В армии не было различия ни по половому, ни по национальному признакам.
У нас в начале не хватало кадров, медикаментов, оружия, одежды. Душа болела - хотелось больше сделать, отдать этим мальчишкам больше сил, успокоить их... Невозможно было слышать, как раненый кричал не от боли - от голода. Однажды мы стояли близко от немцев - окоп к окопу. Так те, зная, что у нас почти нечего есть, поднимали на штыки хлеб и кричали: "Кому?- Ивану!"
Настрадались мы, конечно...
- Женя, а смерти боялись?
- Нет. Ни темноты, ни обстрелов, ни смерти не боялась. Честное слово! Может быть, потому что я была еще такая молодая. Я знала, на что иду. Конечно, умирать никому не хотелось. Меня вообще звали "бессмертной".
- Вам хотелось быть красивой на войне? Хотелось кому-то нравится?
- Конечно! Я и сейчас, между прочим, хочу еще быть красивой! Крашусь, мажусь. Женщина в любом возрасте и в любых условиях хочет нравиться. И мы хотели. Мы и влюбиться могли на войне, и разлюбить. Но я - однолюбка. Познакомилась со своим будущим мужем на фронте и с 43-го года была с ним вместе до самой смерти...
- До какой степени в вас еще жива война?
- Войну забыть невозможно. Мы ведь выросли на войне. На своих девичьих плечах вытаскивали из огня тяжелых мужчин. Но знаете, когда я утром встаю, я часто ставлю пленку с песнями военных лет, особенно если вожусь на кухне. Это мои любимые песни.
- А здесь, в Берлине, вы встречаетесь с ветеранами?
- В Литве я все время была в Комитете ветеранов. Работала руководителем крупного предприятия, и мы устраивали встречи, вечера, поездки. А когда я приехала сюда, то с первого дня создания здешнего Клуба ветеранов стала его членом. Мы встречаемся два раза в месяц. Когда мне позволяет здоровье (у меня ведь 24 операции), я обязательно иду в клуб. Стараюсь держаться, и бывают дни, когда я еще многое могу: участвую в концертах, лекциях. Люблю отмечать праздники - как военные, так и еврейские. Ко мне очень многие обращаются, спрашивают, как приготовить то или иное блюдо. Вкусно готовить - это мое хобби. Вообще, я живу полной жизнью, не как пожилая.
(Слушая Женю, я невольно сравниваю ее с моими сверстницами. Откуда находили тогда эти девочки мужество и силы? Ведь они еще стояли одной ногой в детстве, а другой - на поле боя... Мне трудно представить себе мою ровесницу, которая бы вместо новенького мобильного телефона сжимала в руке автомат...)
- Какое отношение было у вас к немцам после всего, что вам пришлось испытать?
- Я не имею никаких претензий к немецкому народу. Даже к тем, кто стоял от нас по другую линию фронта, - у них был такой приказ. Однажды к нам перешли два немецких солдата, которые были тяжело ранены. Другие не хотели оказывать им помощь. Я немного говорила по-немецки и взялась за ними ухаживать. Один из них умирал, ему требовалась кровь, которой как раз не было в медсанбате. Я помню, что его звали Ганс - красивый парень. Меня вызвал врач: "Женя, твоя группа крови подходит, а остальные отказываются давать". И я отдала кровь, хотя уже знала, что моя семья уничтожена. Я верила, что мы победим, и думала: "Пусть эти парни останутся живыми". Надо уметь прощать... Ведь они тоже шли на смерть.
- Вы были первой женщиной в Литовской дивизии, которая получила медаль "За отвагу". За что вас наградили?
- Во время одного из артобстрелов, когда все, вплоть до командира взвода и дивизионного врача, попрятались в окопах, я перевязывала раненых на поле боя до тех пор, пока у меня хватало сил рвать ткань на бинты... Когда у меня начали трястись руки, я крикнула: "Дайте мне ножницы!" Кто-то кинул мне их... За это меня представили к медали.
- Когда вы в конце войны ступили на немецкую землю - что испытывали?
- Когда мы увидели тот же страх, что и на своей земле - то же горе, тех же детей голодных, стоящих в очереди за чашкой супа, чувство ненависти и желание отомстить ушло. Мы их кормили на наших кухнях - всех кормили, всех голодных. Им внушали, что русские - нелюди и всех перестреляют. Но мы, я имею в виду свою Литовскую дивизию, ни одного человека не тронули. Да, воевать надо было с ненавистью - без этого мы бы не победили. Но это была, как в песне, "ярость благородная". Мы жалели немецкий народ - в чем он-то был виноват? Какая мать хочет отдавать сына на смерть?
- Находясь тогда в Германии, вы могли представить себе, что когда-нибудь вернетесь сюда?
- Я думала, что, если вернусь сюда когда-то, то только туристкой. Но чтобы жить!.. Если бы мне тогда сказали такое, я бы этого человека застрелила...
- После войны трудно было окунуться в мирную жизнь?
- Я с первого дня продолжила учебу, окончила 10 классов и поступила в Вильнюсский университет. Училась на вечернем, на инженерно-экономическом факультете. Окончила его очень хорошо. Сразу после госэкзамена почувствовала схватки и родила первого сына... Я еще и город восстанавливала, и хлебозавод защищала от нападения бандитов... До рождения первого ребенка я видела страшные сны о войне, но потом, к счастью, семья и будни захватили меня полностью. Мне хватило сил вырастить троих детей и дать им образование.
- Когда и по каким причинам вы решили все-таки уехать в Германию?
- Когда произошел переворот в Советском Союзе и в Вильнюсе начался путч. Когда омоновцы стреляли на улице, и я впервые за долгое время увидела танки. Это было ужасно. Уехали, как большинство, ради детей, чтобы они спокойно жили. Когда я приехала в Германию, я сначала в каждом пожилом немце видела... что он стрелял в нас. Но только в пожилом! Их сейчас тоже мало стало, как и нас...
- А неофашисты какие чувства у вас вызывают?
- Я боюсь, что опять возродится нацизм. Но не за себя боюсь, а за детей, за вас - за внуков... Хотя живу здесь с 90-го года, общаюсь с немцами и ни разу еще не слышала: "Зачем вы сюда приехали?!"