На экраны вышел скандальный фильм, который одни возносят до небес, а другие предают остракизму
Это случилось 30 лет назад. Входивший в зенит своей популярности 28-летний музыкант Виктор Цой погиб 15 августа 1990 года в ДТП. Дело было в Латвии, авария произошла на 35-м километре трассы Слока — Талси под Тукумсом. По официальной версии, Цой заснул за рулем, его «Москвич» выехал на встречную полосу и столкнулся с автобусом. Мать Виктора, впрочем, предполагала, что сын потерял управление автомобилем, когда переставлял в магнитоле кассету со своими новыми записями. В начальных кадрах фильма режиссер Алексей Учитель придерживается именно этой — неканонической — версии гибели лидера группы «Кино»...
Этот фильм вообще имеет мало общего с прилежным биографическим каноном. Учитель, как мало кто из его коллег, имел все основания для съемок подробного фильма о короткой жизни музыканта: в свое время он сделал о Цое две яркие документальные ленты — «Рок» и «Последний герой». Но, решившись на фильм игровой, отказался от идеи байопика. В фильме с дерзким, провокативным названием «Цой» самого Виктора Цоя практически нет. Певец возникнет на документальных кадрах только в прологе и эпилоге картины. Так что разочарование фанатов Цоя, которые ждали, что фильм воскресит, покажет въяве их кумира, понять несложно.
Наверное, можно понять и претензии родственников Виктора Цоя, которые протестовали против появления этого фильма еще на стадии сценария, а потом написали письмо на имя Путина с требованием запретить готовую картину, а теперь судятся с ее создателями. Их, как я понимаю, шокировала идея, что вместо опять-таки живого Цоя на экране будет только гроб с его телом. А именно такой неординарный и небесспорный сюжетный ход придумал режиссер, попутно назвав реальных прототипов драмы другими именами.
Алексей Учитель сделал это отчасти для того, чтобы избежать возможных претензий и судебных исков. Отчасти — чтобы лишний раз подчеркнуть, что его фильм — не доподлинная реставрация событий, а вольный полет авторской фантазии, «сочинение на тему». При этом, разумеется, никакой диверсии по отношению к Цою в картине нет. Фильм предельно уважителен к его имени, памяти, творчеству.
По сценарию фильма водитель автобуса, сбившего автомобиль Цоя, везет гроб с телом музыканта из Латвии в Ленинград. Компанию ему составляют люди, приехавшие на место аварии и так или иначе причастные к жизни рок-звезды. Среди них бывшая жена Цоя (Марьяна Спивак), уже нашедшая себе нового, весело бухающего бойфренда (Илья Дель). Его последняя любовь (Паулина Андреева), томно страдающая в темных очках. Малолетний сын Цоя от бывшей жены (в роли живого, шаловливого мальчика снялась дочь Алексея Учителя и Юлии Пересильд Маша). Музыкальный продюсер (Игорь Верник), озабоченный поисками последней кассеты Цоя. Девушка-фотограф (Надежда Калеганова), беззаветно и, увы, безответно влюбленная в Цоя и готовая покончить с собой из-за смерти кумира.
Эта пестрая компания во главе с водителем автобуса, невольным убийцей Цоя Павлом Шелестом (Евгений Цыганов), их взаимоотношения во время 600-километрового пути из точки «А» в точку «Б» прорисованы в фильме, как на мой вкус, чересчур обрывочно, поверхностно, мутно. Хотя биографы Цоя будут, возможно, с упоением разгадывать, кто из героев скрывается за каким псевдонимом. И радостно узнавать в веселом выпивохе — музыканта Рикошета, в алчном продюсере — Юрия Айзеншписа. Но мне, честно говоря, все эти персонажи показались мало интересными. Как и детективная линия с расследованием обстоятельств трагедии — невиновность водителя была очевидна всем и сразу. И зрителям ленты — в первую очередь.
И при всем при этом фильм меня в какой-то момент основательно и сильно зацепил. Чем? Наверное, тем, что именуется трудноуловимым понятием «магия кино». Тем, что растворено не в сюжете этого неспешного роуд-муви, не в главных персонажах, а в самой плоти экранного изображения. Тем, что в хорошей прозе читается между строк, незримо присутствует сверх и помимо рассказанной истории. Вот и лучшие кадры этого фильма лежат как бы на обочине основного повествования...
В моей душе надолго останутся эти живописные, каждая со своим обличием, латвийские дороги, осененные вековыми аллеями. Эти уютные, сонные прибалтийские городки с пронизанными солнцем фонтанами, где люди еще столь естественно переходят с латышского на русский и наоборот. Эти предосенние луга и поля, зарастающие сорными травами, в которые так и тянет упасть лицом и выплакаться раз и на всю жизнь. Этот ветхий, скрипучий придорожный санаторий, хранящий несметное количество тайн. И эта разудалая свадьба с ее музыкальной какофонией, где мелодии Цоя соперничают и заглушаются хитами «Ласкового мая»...
А потом возникнет вдруг открывшаяся водная ширь, которую можно одолеть только на трудяге-пароме. И появится приморская набережная, на которой можно выпить вкусного рижского пива вприкуску с прилипающей к губам вяленой рыбой, а потом искупаться в теплом августовском море. И еще будет съехавший в воду автобус, пассажиры которого, доселе разобщенные, вытянут его на берег и впервые почувствуют свою человеческую общность. И еще будут толпы фанатов Цоя, преследующие автобус по всему маршруту его следования — от Тукумса до Ленинграда и неутомимо скандирующие: «Цой — жив!».
Таких завораживающих кадров и сцен, снятых выдающимся кинооператором Юрием Клименко, в картине немало. В них неожиданно проступает та самая «живая жизнь» (Лев Толстой), которой порой так не хватает во многом манерному, искусственному основному сюжету фильма. Не знаю, согласится ли со мной режиссер, возможно, он совсем не думал об этом, но мне показалось, что в его картине содержится невольная полемика с «Грузом 200» Алексея Балабанова. Ибо если знаменитый фильм Балабанова, как принято считать, «вбил последний гвоздь в гроб СССР», то экранное путешествие Алексея Учителя с гробом Виктора Цоя — это еще и повод с ноткой запоздалой ностальгии попрощаться со страной, которая в фильме доживает свои последние дни.
Не случайно одна из самых сильных и шоковых сцен в фильме — это когда упакованные в прозрачные «скафандры» служивые люди, похожие на нынешних борцов с ковидной заразой, огнеметами выжигают придорожное пространство: на этом месте скоро пройдет граница между Россией и отколовшейся Прибалтикой. Алексей Учитель не проговаривает это буквально, в лоб, но смерть Цоя воспринимается в фильме, как предвестие скорой гибели, распада страны. И это выводит его бурно обсуждаемую картину за рамки рассказа о жизни и смерти музыканта, пусть и гениального.