Актер и лицедей Дуров всегда помнил, что изображено на его фамильном гербе
Ушел Мастер. Актер, которого любила вся страна от мала до велика: взрослые сразу запомнили его в эпизодической роли агента-провокатора Клауса из «Семнадцати мгновений весны», молодежь восхищалась наставником мушкетеров де Тревилем, а дети от всего сердца сочувствовали барбосу Шарику из «Простоквашино»... Режиссер, не гнавшийся за лаврами ниспровергателя или утвердителя основ, но умевший говорить со зрителем о нем самом. Худрук, который взял на себя ответственность за родной Театр на Малой Бронной, доведенный хваткими временщиками до почти балаганного состояния. Неистощимый рассказчик, байки которого не устают цитировать коллеги...
О таких личностях, как Лев Константинович Дуров, язык не поворачивается говорить в прошедшем времени. И приучать себя к этому не хочется. «Весь мир — театр» — это как раз про Дурова, превращавшего в сценическую площадку любую точку земной поверхности. Такова была его неуемная актерская натура. О чем бы ни говорил Лев Константинович, все у него сразу превращалось в мини-спектакль. А уж актер он был ювелирный. Сейчас, когда в памяти с бешеной скоростью вращаются сцены из его спектаклей, кадры из фильмов, обрывки разговоров, которые больше походили на дуэль, чем на привычное интервью, все еще так живо и остро... И счастье, что это общение у нас с Мастером было. Вот некоторые его эпизоды.
Лев Константинович рассказывает о том, как наследник славной цирковой династии Дуровых предпочел манежу сцену:
— Свой первый спектакль я поставил еще мальчишкой. Мы с ребятами два вечера играли у себя во дворе «Двух капитанов» Каверина. Все делали сами — костюмы придумывали, декорации рисовали. Но дворового пространства мне было мало — пошел в студию при Доме пионеров. Вот где я буквально дневал и ночевал, безбожно прогуливая школу. Мы друг друга не любили. Я — ее, а она — меня. Однажды директор, окончательно выйдя из себя, прокричал моей маме, что я худший ученик во вселенной. Я был жутким хулиганом и двоечником. И кличка у меня была Артист. Зато из другой «школы», Школы-студии МХАТ, меня за уши было не вытащить. В одно время со мной учились Табаков, Доронина, Евстигнеев. После студии меня пригласили в Центральный детский театр, и встреча с Анатолием Эфросом, удивительно светлым, талантливым человеком, определила мою актерскую судьбу.
К «Семнадцати мгновениям весны», сделавшим его в одночасье знаменитым, Лев Константинович относился философски — роль агента Клауса так прочно прицепилась к нему, что отодрать ее было не так-то просто.
— Прочитал сценарий и подумал: Лиознова — режиссер серьезный, значит, отказываться надо аргументированно. Прочитал второй раз и... задумался: откуда он такой взялся, этот Клаус? И тут мне стало интересно, захотелось раскопать этого типа. Но игралось трудно — он же не просто мерзавец, он бездарь и стремится за свою бездарность отомстить всему человечеству. Меня потом зрители часто «ругали»: ну как вы могли так замечательно сыграть такого негодяя! До «Семнадцати мгновений» большинство наших фильмов о войне снималось так, будто мы с идиотами воевали. А там впервые попытались как-то проанализировать, что такое фашизм, как работал этот механизм, какие умные люди его крутили. Хотя все равно это сказка. Штирлиц — просто комсомольский работник какой-то: не пьет, почти не курит, с женщинами дела не имеет. Его еще в первой серии можно было арестовывать. Если честно говорить, разведка — это самая безнравственная профессия. Зорге из публичных домов не вылезал. И из кабаков тоже. Разведчику иначе нельзя — завалится на третий день. Он должен быть на виду. Я общался с ними и отчасти знаю, что это такое. Иногда и сейчас снимают что-то более или менее удачное, но «вся страна», конечно, как тогда, к экранам не прилипает, потому что не всем такие фильмы нужны. Но и те, кому нужны, пожалуй, не смогут отложить все дела и сесть перед экраном. Сейчас ведь человеку очень трудно распоряжаться самим собой по своему усмотрению. Ну, при случае пиратскую копию в интернете скачают.
Героем Дурова сделал другой фильм — «Не бойся, я с тобой!». Вот там он действительно сыграл рыцаря без страха и упрека:
— Не могу похвастаться, что все трюки я в этой картине делал сам, но все, что мог, старался примерить на себя. Мне было интересно разобраться: что же это все-таки такое — карате? Искусство, наука, импровизация или точный расчет? Парадокс, но шпана и бандиты оценили его раньше, чем сотрудники милиции. И частенько получалось так, что блюститель закона и рта раскрыть не успевал, как уже получал по тыкве. Вот карате и запретили. А когда одумались, стали приглашать специалистов и в школы милиции, и в КГБ. На экраны фильм вышел, народ валил валом, но вскоре его по-тихому убрали. Хорошо, что всерьез на полку не положили — уж очень он зрителям нравился. Я тогда письма мешками получал. До сих пор в Аджарии, где съемки проходили, мне лучше не появляться: на улице сразу толпа собирается, на базаре продавцы начинают всякой снедью пакеты напихивать, в гости везут, пир горой устраивают.
Над своей популярностью Лев Константинович часто подтрунивал: мол, снимался бы в Голливуде — давно бы уже миллионером был. Но в жизни он оставался человеком весьма непритязательным:
— Презирать деньги — последнее дело. Не надо быть снобом, они каждому человеку нужны. Вопрос в том, сколько и для чего. Ну один завод купил, ну второй... А дальше что? Соорудил особняк до небес, огородил его трехметровым забором, ешь икру ложками, заливаешься «Вдовой Клико» и трясешься, что завтра либо бизнес у тебя отожмут, либо самого грохнут? Мне самому не так уж много и нужно. Я так всю жизнь живу. Привык. Когда был молодой, мы не задумывались о том, нужны ли нам деньги. Жили бедно и весело. Тогда так можно было. Сейчас — нет«.
Род Дуровых — старинный и славный. Как утверждал Лев Константинович, корни его восходят к той самой кавалерист-девице Надежде Дуровой, которой восхищался Пушкин. Он и брата ее знал. И, упоминая о нем в «Застольных беседах», написал, что странности брата в своем роде не уступают странностям сестры.
— Мы, Дуровы, наверное, все такие — не без странностей. И герб у нас такой: золотой щит, который поддерживают два льва, а над ними черный орел, держащий в когтях красную змею.
Кто-то из британских критиков назвал Льва Дурова трагическим клоуном. Клоун покинул свой манеж. Улыбки, которыми он так щедро с нами делился, остались.