О писателях - книгах и судьбах - размышляет и. о. ректора Литературного института Алексей Варламов
Алексей Варламов — автор биографий Грина, Платонова, Пришвина, Булгакова, Алексея Толстого, Григория Распутина — завершил книгу о Василии Макаровиче Шукшине и недавно назначен и. о. ректора Литературного института. Не помешает ли столь непростая административная должность писателю-беллетристу, историку литературы и преподавателю МГУ?
— Алексей Николаевич, вы возглавили уникальный вуз. Ваши кредо, стратегия и тактика в прославленных и мистических стенах?
— Какая тут может быть тактика и стратегия — в мистических-то стенах? Ходи, внимай, угадывай, о чем шепчут прославленные тени, советуйся с ними, проси помощи и учи тому же студентов. Которые по молодости порой даже не представляют, как им фантастически повезло, что сюда попали. Поступить к нам не так просто, но если поступили — откройтесь, распахнитесь, настройтесь на этот дом, на людей, которые много лет тут работают, и берите все, что вместите. Как бы ни сложилась дальше жизнь, теперь здесь — главное ее событие. Вот вам кредо.
— При сегодняшней жесткой борьбе за жизненные смыслы российский писательский потенциал нуждается в свежих силах. Не знаю, как вам, но на мой читательский взгляд, с этим явная нехватка. Прилепин, Шаргунов, еще несколько неочевидных фамилий...
— Поймите, писатель не обязательно должен напрямую лезть на амбразуру. У кого-то есть этот общественный темперамент, у кого-то нет. Одни тихо пишут книги, другие шумно идут в атаку. Голосов Платонова и Булгакова при их жизни почти не было слышно, и дело не только в советской цензуре. Громогласный, да к тому же еще и талантливый писатель по заказу не приходит. Надо создавать условия и поменьше шуметь. Писатель рождается в тишине, в захолустье.
— Погружаясь в жизнь Александра Грина, Алексея Толстого, Андрея Платонова, Михаила Булгакова, Михаила Пришвина, что вы поняли про судьбу писателя в России?
— Великие биографии учат не выносить скорых суждений, вообще никого не осуждать. Мы сегодня впали в стадию говорения, когда для многих главная задача — заявить о себе. А вот сами слышать не хотим, не умеем. Между тем судьба другого человека, который когда-то жил, мыслил, страдал и оставил о себе свидетельство, дает возможность осознать и его, и то время, и себя самого. Русская история ХХ века без понимания судеб Платонова, Бунина, Толстого Алексея, Шолохова, Солженицына, Шукшина просто бессмысленна. Никакие единые или иные учебники истории этот пробел не заполнят.
— И что вы поняли про российскую жизнь, занимаясь Серебряным веком и Первой мировой войной, которым посвящен ваш роман «Мысленный волк», только что отмеченный премией журнала «Октябрь»?
— Что мы очень легковерны, шатки, непостоянны, способны к великодушным порывам, но плохо переносим однообразный, утомительный труд. Нас бросает из крайности в крайность. Мы обидчивы, подозрительны и вряд ли сможем себя переиначить. Хотя познать собственные уязвимые места очень бы пригодилось. Впрочем, именно такими мы интересны миру, даже если он настроен против нас. Европа была неблагодарна по отношению к нам еще во времена Пушкина. И этого не надо пугаться, надо делать свое русское дело, ничего не боясь. Но упаси нас боже от того, чтобы кичиться собственной исключительностью! Ее надо терпеть.
— А чем вы объясняете столь пристальный интерес к Григорию Распутину? Сериал по ТВ с Машковым, кинофильм с Депардье, ваша монография о нем. В качестве значимого персонажа Распутин появляется у вас и в «Волке». Вы считаете его отмычкой к тайнам Великой Октябрьской революции?
— В личности Распутина было нечто такое, что заставило всю Россию обратить на него внимание еще при жизни. Его знали и слушали крестьяне, рабочие, купцы, мещане, священники, дворяне, русская аристократия, царская семья. Со всеми он умел говорить, всем был любопытен. Его феномен пытались объяснить Розанов, Блок, Пришвин, Бердяев, Булгаков, Клюев, Ремизов. «Распутин — все, Распутин — всюду» — гениальный блоковский диагноз. Он пытался удержать Россию, уберечь ее от катастрофы, но против воли превратился в одно из самых разрушительных слагаемых этой катастрофы. Это требует осмысления. Распутин — вечный раздражитель нашей истории, ее провал и ее высота, упущенная возможность и роковое стечение обстоятельств. Ни на одном человеке не сходилось столько интересов, страстей, влияний, конфликтов, как на нем. Поэтому мы обречены вновь и вновь возвращаться к этой фигуре. Именно мы — никто ни на Западе, ни на Востоке этого не осилит.
— Вы жили в США. Что скажете об этой стране и ее политике в свете нынешних событий?
— Могу говорить о впечатлениях середины 1990-х. Меня больше всего поразило, как при несомненном американском индивидуализме, определенной замкнутости они занимаются общественной работой, заботятся об инвалидах, вникают в мелочи жизни — подчас с назойливостью и настойчивостью, превосходящими необходимость. Вообще там все очень организовано, продумано, обустроено. Американский проект, как это ни парадоксально, показался мне реализовавшейся советской мечтой. Нигде в мире я не видел такого несвободного государства и добровольно несвободных людей. Они сумели построить под сильным государевым оком, под административным надзором нечто вроде новой исторической общности людей — американский народ. То, что не сумели сделать наши вожди с народом советским. Они вложили в это больше денег и сил. И понятно почему. Над Америкой висит родовое проклятье — замешанная на насилии и крови история. И время от времени вспыхивающие волнения, беспорядки, стрельба в школах — все это симптомы той страшной болезни, которую Америка, надо отдать ей должное, глушит всеми возможными средствами. Но болезнь не проходит. Это сейсмически опасная страна.
— А Россия? Как здесь жить молодым? На кого равняться? Есть ли книги, дающие достойный пример?
— Да нельзя ни с кого, даже с товарища Дзержинского, делать свою жизнь. И не стоит искать в литературе, тем более современной, прямых примеров для подражания. А что стоит? Думать, искать правду. Это сложно, потому что ложь стала более изощренной. Когда мы росли в советских условиях, то понимали, что нам лгут, и от этой лжи отмахивались. Правду искали не в телевизоре, не в лекциях по истории КПСС, а в книгах, в том числе запрещенных, в серьезных разговорах на кухнях. У нас иммунитет вырабатывался, противоядие, хотя в 90-е и его оказалось недостаточно. Сейчас не потерять себя, не дать себя обмануть во стократ труднее. Вот Шукшин, к примеру, упорно искал ту самую народную правду и служил ей. А еще он был человеком, нацеленным на победу, на преодоление самых чудовищных жизненных обстоятельств. И это тоже всем нам урок — не впадать в отчаяние, любить Россию такой, какая она есть, и верить в нее.
— Как уживаются в вас ваши разнообразные амплуа?
— А с чего вы взяли, что уживаются? Трещу по швам! Вот еще один прибавился.