Интервью с легендарным футболистом «золотой сборной» 1960-го года
Сегодня, 22 мая, у замечательного футболиста Виктора Владимировича Понедельника день рождения, ему 83. Дата не круглая, но в таком возрасте каждый прожитый год — веха. А тут еще одно важное обстоятельство: из той золотой сборной СССР, что в 1960 году выиграла первенство Европы, Понедельник остался один. Тогда в Париже в финальном матче с югославами на последних минутах дополнительного тайма он забил решающий мяч — и наши выиграли 2:1. Это самый значимый титул в истории отечественного футбола. Остальных добывших его уже нет, все ушли: Яшин, Чохели, Масленкин, Крутиков, Войнов, Нетто, Метревели, Иванов, Бубукин, Месхи. О той сборной и том футболе Понедельник рассказывает корреспонденту «Труда».
— На карандаш тренеру сборной Качалину я попал осенью 1957-го, играя во второй лиге за «Ростсельмаш». Вызвал он меня в сборную, но весной 1958 года в матче в Иваново я получил тяжелую травму и выбыл до конца сезона. Гавриил Дмитриевич тогда мне сказал: «Не попал в Швецию, но готовься к Европе». Когда осудили Стрельцова, до моего выздоровления на позицию центрфорварда Качалин многих пробовал, но остановился на мне. И с начала 1959-го я уже целенаправленно тренировался в сборной.
— Правда, что у вас, как у бразильца Гарринчи, ноги разной длины?
— Лестное сравнение. После операции на колене в 1959 году выяснилось, что правая у меня и в самом деле на 3 сантиметра короче. Не знаю, это у меня с рождения или после травм колена. А у Гарринчи разница составляла 6 сантиметров — и лучшие защитники мира ничего не могли с ним поделать.
— Как вас встретили в той сборной? Говорят, капитан Игорь Нетто славился ворчливостью. Вам доставалось?
— Да нет, и Нетто, и Яшин, и Бубукин, и другие старожилы встретили меня прекрасно. В ту эпоху ни в армии, ни в футболе не было дедовщины. Нетто ругался больше со сверстниками, даже Яшину и Симоняну мог «напихать» от души за какую-то оплошность. А ко мне и другим новобранцам относился по-отечески. Правда, не позволял вольничать и валять дурака. Когда кто-то в сборной пытался играть пяткой, Нетто приходил в бешенство — доставалось и молодым, и опытным. Кстати, позже и Валерий Лобановский в киевском «Динамо» строго заявил: «Пятку — отменить!» В своем ростовском СКА я мог себе позволить игру пяткой, а рядом с Нетто — ни-ни.
— Зачем Качалин зимой ставил всю команду на лыжи и коньки?
— Для общефизической подготовки. Мы жили в Лужниках, оттуда ездили на лыжную базу. Нам выдавали лыжи и выпускали на длинную дистанцию. Я с тремя грузинами приходил на финиш, когда вся команда помоется, переоденется, пообедает. И в пальто и ушанках встречает нас на финише с солеными шуточками. На лед мы ходили там же в Лужниках, где работала площадка для массового катания. Нас всех поставили на коньки. Но Месхи упал лицом на лед, разбил переносицу и разорвал губу. Качалин сразу отменил коньки южанам.
Весной 1959 года у меня началось обострение астмы, из-за которого я пропускал отборочные и товарищеские матчи к чемпио-нату Европы. Даже если находился в расположении сборной, меня Качалин освобождал от тренировок. В эти дни я составлял компанию Льву Яшину, которому позволялось кроссы заменить рыбалкой — для психологического настроя. Ну и я тоже был заядлым рыбаком с Дона. Мы вдвоем шли к реке, пруду или морю. Другие тренировались дважды в день, а я — через день. Лев Иваныч со всех стран привозил рыболовные снасти. Но главным для него была не добыча, а сам процесс.
— Какой экипировкой тогда снабжали сборную СССР? Говорят, защитник сборной СССР Борис Кузнецов шил бутсы?
— Да, у него получалось. Изготавливал колодки, кроил по ступне, шил. Фибровый материал сложно было достать — клиенты приходили к Боре с фибровыми чемоданами, которые тот ломал и резал по выкройке. Работал виртуозно. Тогда в каждой команде высшей лиги был штатный сапожник. Потому что бутсы, которые выпускала советская обувная промышленность, были совсем негодные — тяжелые, болтались на ноге, как их ни завязывай. Самый лучший сапожник был в «Спартаке», потому они позже всех перешли на заграничную обувь. А в другие клубы с 1959 года стали поставлять «левые адидасы» из ГДР, со сменными шипами. Нам приказывали с них сдирать три полоски. Но в 1960-м для сборной, а чуть позже для ведущих клубов стали закупать оригинальные бутсы из ФРГ. А футболки, трусы и гетры у нас были московских фабрик.
— Назовите главный козырь той сборной.
— Пожалуй, скорость и сыгранность. В полуфинале в Марселе нам удалось крупно, 3:0, обыграть чехов, которые два года спустя вы-шли в финал мирового первенства и достойно играли против бразильцев. Юг явно пошел мне на пользу. Я чувствовал себя свежим: ребята по две тренировки в день пахали, а я отдыхал по болезни. И сил в матче против чехов у меня было больше всех. Но лучшую игру в своей жизни там провел Валентин Иванов. Все три гола получились с его участием. Первый — вообще шедевральный: сыграл со мной в стенку, обвел двоих, сделал паузу, пробросил третьему между ног... Такие голы и бразильцы не каждый день забивали.
Иванов вообще тогда был одним из самых техничных и умных игроков в мире. Легко шел в обводку, у него был самый быстрый в Европе рывок. У Ильина также была приличная скорость. Слава Метревели из 11 секунд выбегал. Все советские крайние нападающие того времени были сильны в рывке.
— А какой была обстановка перед финалом в Париже?
— Очень напряженная. Доктор команды Николай Николаевич Орлов, прочувствовав наше волнение, решил разрядить ситуацию. Когда мы собрались выходить на поле, он вдруг своим тоненьким голоском крикнул: «Я знаю, кто решающий гол забьет: Витя Понедельник!» Все засмеялись. А Яшин поднес к его лицу кулачище: «Ну смотри, если ошибешься...» Это вызвало еще больший взрыв смеха. Мы вышли с очень хорошим настроением. Но потом началась такая рубка, что я про все предсказания забыл. Вспомнил только после финального свистка.
Отыграли 120 минут по дождю так, что потом с трудом одолели круг почета по стадиону. Кубок вручили сразу после матча (медали — на следующий день на Эйфелевой башне в ресторане). Пришли в раздевалку, сидим. Заходит посол СССР во Франции, а у нас даже нет сил встать поприветствовать его. Потом Старостин говорит: «Ребята, помойтесь — и в ресторан на ужин. А потом идите по Парижу — отдаю его вам на разграбление (нам на это дело выделили по 200 долларов на брата). Мы продолжаем сидеть в тишине, нет сил даже обрадоваться... Кто-то побрел в душ. И тут доктор опять вопит: «Ну что, Лев Иваныч, я тебе говорил? Понедельник-то забил!» И опять взрыв хохота. Яшин схватил доктора на руки, начал носить его по раздевалке, как младенца... Хорошие ребята были. Команда!