Еще одна кошмарная туристическая история
Не идет из головы карельская трагедия — столько о ней говорено, но все как-то вокруг да около, все не слишком убедительно. Особенно наглядно это проявилось в прямых телеэфирах с чиновниками и депутатами, которые, конечно же, дружно возмущались и недоумевали, требовали и заверяли. И без корпоративных реверансов не обошлись. Сенатор Валентина Петренко заверила руководителя департамента социальной защиты Москвы Владимира Петросяна: «Вы не виноваты, мы все видим, как вы переживаете...» Надо полагать, грехи отпущены. Все это будит во мне воспоминания о другой, давней туристической трагедии. Будит неспроста: ведь не только масштаб ее был того же порядка — 21 погибший из 53 участников! Вот и тогда выводы оказались весьма усеченными и наказания — вполне символическими, к чему и в карельской беде все, скорее всего, сведется.
Расцвет застоя. Студентка третьего курса Казанского университета в профкоме покупает путевку за 23 рубля. Повышенная стипендия тогда составляла 50 рэ, так что с путевкой везет несказанно. На радостях приобретает вторую для соседки по съемной квартире, 40-летнего ведущего инженера НИИ. На сложенном листе написано: «Туристическая путевка второй категории сложности по Адыгее к Черному морю». Женщина, которая принимала деньги, пояснила: «День или два на сборы в Гузерипле, неделю пешком, зато пото-о-м целых четыре дня на море в Дагомысе!» Мы полагали: костры, песни под гитару, звезды, природа: Словом, благодать.
В Гузерипле инструктор Женя — метр с кепкой, но из одних мышц, типа «очень легкий, но очень сильный» — посмотрел на мои спортивные тапочки, начищенные зубным порошком, и спросил: «А посерьезнее что-нибудь есть?» «Конечно! Кеды!» — заверила я. Он только сплюнул. Мы с соседкой недоумевали: остальные-то еще хуже — девицы вон навезли с собой длинные юбки годэ, босоножки на платформе — понятно же, где песни и природа, там и любовь, а потому упор делался на наряды для Дагомыса. До которого, как стало постепенно выясняться, надо было еще дожить.
Из 43 туристов, поступивших под командование Жени, туристов настоящих было человек семь, все «физкультурники» — молодые преподаватели института физкультуры. Только у них была настоящая экипировка, «кошки», даже ледорубы. В основном же группа состояла из развеселых теток, приехавших размяться и похудеть, да патлатых и лысых романтиков.
То, что со следующего утра для всех нас наступило военное положение, мы осознали не сразу. Подъем в 4.00, завтрак, который нужно еще приготовить, а потом помыть посуду ключевой водой с песком: Уложить рюкзак — никто не объяснял, как правильно, и поэтому банки с тушенкой и сгущенным молоком били по ребрам до следующего привала. Спуск — километров 20 в быстром темпе. Жарко, 1600 метров над уровнем моря, парит, дышать трудно. Так называемая альт-пауза каждые полтора часа: разворачиваешься лицом к пропасти, наклоняешься и делаешь несколько вздохов-выдохов. И вперед, не отставать.
Отстать нельзя. Природа дикая, населения ни души, лишь иногда на верхотуре показываются альпинисты — у них, вероятно, маршрут первой или даже высшей категории сложности. Тех, кто хныкал или жаловался, быстро ставили на место. Не Женя, а физкультурники, которые все знали и умели, а остальных презирали.
Сначала сошла с маршрута одна веселая тетка — с инфарктом, потом еще одна. «Транспортировали» их по-спартански — указали направление, по которому нужно спускаться на карачках к жилью. Расклад простой: хочешь жить — дойдешь. Они, видимо, очень хотели, потому что, как мы потом узнали, добрались и выжили. Мы же тем временем «сходили» на Хрустальную гору, так назывался ледник, и люди после этого события вообще перестали общаться друг с другом. Настроение поганое, а силы нужно беречь. Забраться-то я на ледник забралась, хотя кеды скользили как навощенные и в них дико мерзли ноги, а спуститься на ногах шансов не было.
Злой Женя отдал мне свой ледоруб, но это не помогло, и я со свистом в ушах покатилась на пятой точке, сев на штормовку. Пока катилась, начался ураган. Все, включая бывалых физкультурников, норовили за что-нибудь ухватиться, а под рукой один борщевик, от него ожоги, Женя орет, чтоб не хватались... И вот картина маслом: 2000 метров над уровнем моря, впереди до горизонта ледяная мгла, а что там дальше — и подумать страшно. Потом выяснилось, что боялись не зря — в предыдущую смену мужик из Челябинска так же вот сел на штормовку и укатился прямо в бездну. Об этом на дагомысском пляже рассказал по большому секрету наш инструктор Женя.
Так, думала я, наверно могло быть на войне. Нужно идти изо дня в день на грани физических возможностей, жевать мерзкую пищу, спать в сырых, вонючих спальниках...
Моя пытливая соседка Соня, человек с научным складом ума, по приезде не поленилась сходить в университетский профком. Как серьезная женщина и ответственный работник, она пыталась объяснить, что неподготовленному человеку такой туризм может стоить жизни. Ее выслушали молча, никто даже не возразил. Каково же было наше с ней изумление, когда всего месяц спустя мы прочитали в «Литературке» судебный очерк Аркадия Ваксберга «Смерч». Наш маршрут, все-все наше, только через четыре дня после нас! Из 53 туристов погибла почти половина. Но там, в отличие от трагедии на Сямозере, где дети вели себя по-геройски, все было мерзко именно в человеческом плане: сильные отбирали теплые вещи у слабых и оставляли их погибать в одиночестве в обледенелых горах на секущем ледяном ветру.
А если представить невозможное: мою Софью не просто выслушали, а после ее ухода какая-нибудь правильная дама позвонила бы наверх в Москву и нарвалась бы на даму столичную и тоже правильную. И кто-то из чиновников, тех, что курируют эти самые лагеря и путевки, сам бы съездил туда удостовериться, что значит в натуре этот «маршрут второй категории сложности»... Но нет, такого фантастического поворота быть не могло. И, судя по последним событиям, не может быть и сейчас. Снежный смерч в начале сентября — может вполне, а чтоб «избушка стала к людям передом» — никогда. Ни 40 лет назад, ни сейчас.
Если в телепередаче депутат спрашивает, кто доставит ребенка обратно в лагерь, раздумай он в последний момент со всеми вместе сплавляться по страшному озеру, это значит, что человек не понимает простых вещей: никто его обратно не доставит. И не должно так быть, чтобы пришли на сплав, а кто-то вдруг расхотел. Лагерь-то карельский ведь и позиционировал себя как место, где детей должны обучить навыкам выживания. Намерение благое. Но чиновники должны были знать, что означает такой отдых. Дисциплину, беспрекословное подчинение профессионалам, которых там никогда не водилось. Да, в этом вина руководства лагеря, оно скупилось нанимать настоящих специалистов, которые уж такие-то элементарные вещи, как штормовое предупреждение, игнорировать точно не будут. Но куда все это время смотрели те, кто должен был за этим следить?
Сорок лет назад наказали только директоров и старших инструкторов турбаз. Сухими из всего этого вышли не только все, кто был над ними, но даже и мародеры, отбиравшие у товарищей теплые вещи. «Самый справедливый суд в мире» списал все на стресс, на неадекватность.
Вот похоронят несчастных детей, устроят авральные проверки на местах, громко о них отчитаются, ну и осудят начальника лагеря с парой стрелочников. А кто нас защитит от халатности социальных защитников? Вопрос риторический, ответа не подразумевает.