Как и вся Россия
Всякое серьезное музыкальное выступление – послание, но нынешнюю концертную программу оркестра musicAeterna и его руководителя Теодора Курентзиса можно считать настоящим манифестом новой культурной обращенности России на восток. Разумеется, при традиционном осознании ее, русской культуры, мирового статуса. Именно такой посыл, на мой взгляд, считывается в соединении двух абсолютных хитов отечественной симфонической школы – «Шехеразады» Римского-Корсакова, этой восточнейшей из наших классических партитур, и Второй симфонии Рахманинова – едва ли не «самой русской» у мастера, первым из соотечественников покорившего публику всей планеты. И случайно ли то, что сразу после премьеры этого русско-восточного диптиха в Доме радио Санкт-Петербурга и Большом зале Московской консерватории оркестр повез его на гастроли не куда-нибудь – в Китай, один из планетарных центров силы, ориентированность на который Россия сегодня демонстрирует по максимальному количеству направлений?
Не могу не признать этот шаг Курентзиса и организаторов нынешнего тура точным и мудрым. Уж в чем, а в классической музыке (как и в балете) наша страна остается одним из мировых лидеров. Даже в глазах супермогучего Китая.
Тут, правда, надо учесть некоторые особенности оркестра и его лидера. Как мне кажется, Курентзис и воспитанный им ансамбль – прежде всего перфекционисты, подобные ювелирам, для которых самое главное – качество огранки выходящих из их рук бриллиантов. Вот и на сей раз – какая глубина звука, тембровая насыщенность даже нежнейших деревянно-духовых соло, не говоря о струнных унисонах или медных хорах. Какая филигранность флейтовых стаккато, допустим, в третьей части «Шехеразады», где на сцену словно выбегает невидимая свита воображаемой царевны на балетных пуантах. А какие богатые «стилистические обертоны», например, в струнных фигурациях-мерцаниях второй части – сущий Равель, хотя партитура Корсакова сочинена за полтора десятка лет до первых симфонических опытов этого композитора-импрессиониста.
Другое дело, что кроме совершенства деталей есть еще такое понятие, как дыхание целого. Или, говоря совсем неакадемическим языком – вдохновенность исполнения. Качество, которым в непревзойденной степени обладали такие корифеи, как Голованов или Светланов. А вот исполнителям-ювелирам оно дается тяжелее. Нет, и у того же Курентзиса я помню по-настоящему цельные прочтения-проживания, например, симфоний Малера. Или Четвертой симфонии Брамса. Или Четвертой Шостаковича – возможно, труднейшей для интерпретации среди всех классических симфоний.
Но на сей раз мне этой вдохновенности не хватило. Все на месте – однако при восторге от технического совершенства игры почему-то музыка не уносила воображение в океанские просторы, которые явно представлял себе, сочиняя первую часть, профессиональный мореплаватель Римский-Корсаков, не захватывала грозным нервом битвы во второй части, не бросала, подобно сменяющей план кинокамере (новатор Корсаков предвосхитил и приемы киномонтажа!), из водоворота городского праздника в сердцевину морской бури, разбивающей корабль о скалы…
Особенно я почувствовал этот дефицит непосредственности в исполнении симфонии Рахманинова. Тут могу проследить и определенную историю взаимоотношений Курентзиса с этой партитурой. Пять лет назад musicAeterna сыграла Вторую, словно исследовав музыку под микроскопом. Большинство темпов оказались замедлены (порой до невероятности), вся разветвленная рахманиновская подголосочная полифония явлена, как сосудистая структура растительного листа на его препарате в гербарии… Это было изумительно с точки зрения техники – но из музыки ушел эмоциональный пульс, словно ее растянул на ложе несоразмерной длины этакий музыкальный Прокруст.
Кажется, теперь Теодор все же сделал несколько шагов в сторону живой эмоциональности: его Вторая длилась не час семь минут, а «всего» час две. И многое глубоко впечатлило – мрачный хорал вступления, напомнивший «Ромео и Джульетту» Чайковского (кстати, великолепно играемую Курентзисом), сверхвыпуклая фразировка тем в первой части, сумасшедший контраст мелодической нирваны и лихорадочного фугато во второй, блаженные объятия звуковых линий, сплетающихся, как руки возлюбленных, в третьей (снова заставившей вспомнить о Равеле с его возвышенной Паваной)… Но все равно эмоций не хватило на невероятно растянутые ходы от драматических моментов к небесным «хоровым» в той же первой части, на чересчур методичную подготовку к экстазной кульминации финала… Может быть, их, эмоций, не хватило только мне? Ну или, скажем так, страшно узкому кругу далеких от народа критиков-музыковедов? Зал-то в конце бушевал овацией, как и всегда на концертах musicAeterna.