Сергей Носов – о новом романе и магии литературы
На фестиваль «Книги России», открывшийся в четверг на Красной площади, Сергей Носов приехал в ранге обладателя премии «Национальный бестселлер-2015», которую получил только что за роман «Фигурные скобки», названный одним из критиков смесью гоголевских «Записок сумасшедшего» и «Замка» Кафки. Это первая столь заметная победа петербургского прозаика и драматурга. Хотя в шорт-лист «Нацбеста» он выходит не первый раз, был финалистом Русского Букера (с «Хозяйкой истории»), «Большой книги» («Франсуаза, или Путь к леднику») и премии НОС.
– Сергей, что вас толкнуло писать книги?
– А что толкает машиниста вести поезд? То, что он машинист. А зачем актер играет? Потому что он актер. Я пишу. И есть ощущение, что работа моя не бесполезна и кому-то нужна. А началось все со стихов. Давно, когда учился в ЛИАПе – Ленинградском институте авиационного приборостроения. Поэтическую книгу, правда, так и не стал выпускать, ограничившись участием в нескольких антологиях поэзии. Потом был Литературный институт, и стихи как-то незаметно перетекли в прозу, проза в пьесы, а теперь проза и драматургия взаимодействуют друг с другом. Некоторых моих прозаических персонажей в театр тянет и на всевозможные представления. В разумных пределах я им стараюсь не мешать.
– Можно в наше время заработать на жизнь писательским трудом?
– Писательством в узком смысле – практически невозможно. Хотя вот уже четверть века, наверное, все мои заработки связаны с буквами и словами. Это не только сочинительство чего-то художественного, но и редакторская работа, участие в просветительских проектах вроде детской передачи «В музей без поводка», которая несколько лет шла на канале «Культура».
– Почему «скобки», да еще фигурные? Здесь что-то зашифровано?
– Роман появился из названия. Первая его попытка была предпринята лет двенадцать назад. Фигурные скобки, употребляемые в математике, я пытался осмыслить, как образ мнимого убежища от проблем повседневности. Но что-то мне поднадоел мой герой с его заморочками, и я оставил затею. А через десять лет пришла в голову совсем другая история, про другого героя, куда бы первая могла войти частично, и я написал, что написал. Роман родился, подражая природе: личинка – куколка – жук. Или так: гусеница – кокон – бабочка. Судя по откликам читателей, каждый воспринимает книжку по-своему, что мне нравится. Интерпретировать же автору свои тексты – гиблое дело. Что с него взять? Он уже все написал.
– По сюжету герой едет из Москвы в Петербург на симпозиум микромагов. Вы знакомы со средой магов, колдунов, чародеев или фантазировали? Как вы оказались в этой теме?
– Поразительно, что роман воспринимается, как мистический, с элементами магии. Я писал не о чародеях и магах, а о фокусниках разного калибра. Многие посчитали, что слово «микромаг» я придумал. Что вы! Микромагами называют себя иллюзионисты, работающие с мелкими предметами в непосредственном контакте со зрителем. Посмотрите в интернете, какая у них бурная жизнь и кипучая деятельность. Другое дело, роман гротескный и действительно допускает двойное прочтение. Скажем, если вы верите, что Копперфильд летал по воздуху, роман может показаться в большей степени мистическим, а если убеждены, что это был виртуозный трюк, то и мои «Скобки» повернутся к вам бытовой стороной. Хотя все фокусы там – только фон, антураж. Не это главное. Роман не об этом.
– О чем же?
– Наверно, о чем-то большем, чем профессиональные проблемы престидижитаторов и прочих иллюзионистов. О том, что стоит за внешней стороной событий. Надеюсь, читатель сам разберется, о чем читает.
– Говорят, что стоявший у истоков «Нацбеста» покойный Виктор Топоров, большой литературный гурман и очень взыскательный критик, разглядел в вас «нового Гоголя»…
– Я один из тех, к кому Виктор Топоров относился с максимальной благожелательностью. Он напечатал мои стихи в своей знаменитой антологии «Поздние петербуржцы», написал предисловие к роману «Хозяйка истории». Про «нового Гоголя» – какой-то, по-моему, миф. Возможно, эти разговоры обусловлены моей гоголевской фамилией и интересом к фантасмагориям. А вот «писателем будущей моды» лет пятнадцать назад он меня назвал. Позже ему возражал другой критик: мода на Носова так и не появилась, и это, дескать, делает честь его прозе. Из топоровских же формул, применительно к моей персоне, мне нравится другая: «Сергей Носов никого не ест». Так называлась одна из статей Виктора Леонидовича. Я и правда никого не ем. А это уже репутация.
– Вы были лично знакомы?
– Был. Есть надежда, что скоро в «Издательстве К. Тублина» выйдет коллективный сборник «Петербургские беспокойники», − там будет мой очерк о Викторе Топорове.
– После победного финиша в «Нацбесте» что-то поменялось внутри вас, ваша самооценка, мироощущение?
– Нет. Разве что появилось ощущение дискомфорта от того, что попал в центр внимания.
– Питерская литературная жизнь спокойнее московской? Как общаются местные писатели? В чем отличие питерского литературного стиля?
– Писательство нередко ведет к самопупству, обостренному индивидуализму, особенно в условиях жесткой конкуренции. Но так уж сложилось в литературном быту нашего круга, что мы образовали что-то вроде согласия. Легко устраиваем мини-симпозиумы в режиме застолья, можем сорваться в авантюрное путешествие без видимых причин. Москвичи иногда удивляются: как это за столько лет вы еще не надоели друг другу. Нам самим удивительно. А в разнице литературных манер между петербуржцами и москвичами много преувеличений. В романе я иронизирую над самой постановкой вопроса, когда один деятель сравнивает в интервью московских и петербургских иллюзионистов.
– Ваше отношение к столь масштабной акции как фестиваль «Книги России» на Красной площади?
– После «Нацбеста» меня тоже пригласили на это книжное пиршество. Праздник и впрямь небывалый. А все, что направлено на – извините за слово – пропаганду чтения я приветствую. Да хоть через рекламу, да как угодно – интерес к чтению следует возвращать.
– Вы верите, что писательское слово, книга могут серьезно повлиять на современного человека? Были ли в вашей жизни такие книги?
– Вообще-то о влиянии литературы знаю хотя бы по откликам незнакомых людей на некоторые мои сочинения. Не скажу про общество в целом, но конкретный человек может найти себе опору в самом неожиданном для автора тексте, если этот текст живой, без фальши и чем-то трогает душу. Хотя лично меня как профессионального читателя трогает сейчас то, насколько хорошо сделана вещь. Главные мои герои остались в детстве – мушкетеры, пятнадцатилетний капитан, человек-амфибия и другие.
– Следующий роман уже созрел?
– Завершаю техническую отделку продолжения моей книги о петербургских памятниках «Конспирация, или Тайная жизнь петербургских памятников – 2». Потом собираюсь отдать дань жанру рассказа. Ну и большую вещь не спеша выпекать.