.jpg)
Новая работа известного кинорежиссера - самое, пожалуй, его личное высказывание
После проката в кинотеатрах сразу на трех интернет-площадках появился фильм со странным, на первый взгляд, названием «Конец фильма». Это новая работа известного кинорежиссера Владимира Котта, хорошо знакомого зрителям по фильмам и сериалам «Родственный обмен», «Заступники», «Петр Лещенко», «На дне», «Муха», «Громозека», «Карп отмороженный»... Всего в его творческом багаже — порядка 25 (!) поставленных фильмов. Картины режиссера получали призы в России, Германии, Бельгии, Франции, Италии, Китае, Чехии. Но «Конец фильма», пожалуй, — его самое личное высказывание.
— Владимир, главный герой вашего фильма — режиссер-неудачник, который снимает сериальное мыло про ментов, а сам грезит о Каннах и Венеции. В этом сюжете отразились какие-то ваши личные переживания и комплексы?
— Частично. Потому что совсем уж убогое «мыло» про ментов я не снимал. На эту тему у меня был только 16-серийный сериал «В зоне риска» для канала «Россия», но при этом я пытался привнести в него что-то свое. Главный герой моего фильма, 40-летний режиссер Митя, подобен работяге, который на заводе изо дня в день штампует одну и ту же деталь. Только мой персонаж год за годом штампует сериалы. И в какой-то момент он решает разорвать порочный круг и сбежать подальше от всего этого.
Было ли со мной такое? Однажды я снимал один довольно успешный сериал. Но в какой-то момент увидел, что все идет не так. Что я все время соглашаюсь на компромиссы. Занимаю в съемках не тех актеров, которых хочу. Снимаю примитивно, плоско, без постановки перед собой и группой сложных художественных задач. Мне физически стало от этого плохо, и меня прямо со съемочной площадки увезли в больницу.
Слава богу, у меня есть брат (известный режиссер Александр Котт, постановщик «Брестской крепости», «Спитака», «Обратной стороны Луны» . — «Труд»), он приехал, продолжил смену, а потом еще три дня снимал, пока меня не выписали из больницы. В больничной палате мною и придумалась эта история.
— Правильно ли я понимаю, что сериалы вы снимаете зачастую ради денег, а большое кино — ради искусства?
— Скажу как на духу: если бы у меня была такая возможность, от некоторых снятых мною сериалов я бы сегодня отказался. Но это не значит, что я снимаю только ради денег. Все-таки я пытаюсь свой режиссерский почерк привнести и в сериалы. Но тут надо понимать одну вещь. В сериальном производстве есть такое понятие: норма выработки. За смену надо снять 10-12 минут полезного материала. Поэтому на «художества» просто нет ни сил, ни времени. Снимаешь очень просто, без особых визуальных затей. Приходится в буквальном смысле умирать на площадке.
Почему я это делаю? Потому что я конченный трудоголик, не могу сидеть на диване без дела. Я все время или снимаю, или монтирую, или пишу сценарий, или выбираю натуру, или вновь еду в экспедицию. А вот кино для большого экрана я всегда снимаю по своим сценариям. Единственное исключение — фильм «Карп отмороженный», но и то его сценарий написан при моем участии. То есть, фильмы для проката — это мое авторское кино. В нем я в гораздо большей степени выражаю себя, свои мысли, эмоции, представления о настоящем искусстве, чем в сериалах.
.jpg)
— Насколько я знаю, ваши прокатные фильмы, получавшие призы по всему миру, ни разу не получили господдержку. Это странно. Как можно было не поддержать, к примеру, добрый, светлый фильм «Карп отмороженный», в котором снялись Алиса Фрейндлих, Марина Неелова, Евгений Миронов?
— Для меня это тоже было сюрпризом. В какой-то момент я просто перестал подавать свои заявки в минкультуры. Дождался нового министра, опять подал заявку — и опять «пролетел». Притом, что многие эксперты, мне это доподлинно известно, были за меня. Более того, у меня есть проблемы и с моими телевизионными картинами. Три с половиной сериала у меня зависли на Первом канале. Один из них лежит там с 2014 года. В нем заняты Юрий Мефодьевич Соломин, Женя Ткачук, Игорь Петренко. Состав просто бомбический. Это история про то, как некий авангардный художник в 1980 году хотел себя поджечь во время церемонии открытия Московской олимпиады. Боятся аналогий с актуальной повесткой?
Уже пять лет без движения лежит на Первом канале мой сериал «Уголь» про шахтеров, снятый в редком жанре производственной драмы. В нем тоже заняты блистательные актеры — Юра Борисов, Юля Хлынина, Виктория Толстоганова, Инга Оболдина, и тоже нет объяснений, почему он не может выйти к зрителю. Сериал «Заступники» про советских диссидентов вообще сняли с эфира на середине показа. Порезали и сказали, что будет второй сезон, может и покажут, но у меня мало иллюзий на этот счет.
.jpg)
Можно строить разные конспирологические теории на счет того, почему так происходит. То ли дело в выборе мною «неудобных» тем, то ли в моей репутации либерала, достаточно критически оценивающего современную действительность. То ли в министерстве культуры есть какой-то потайной ход, через который пускают исключительно благонадежных соискателей госденег, а не «подозрительных» режиссеров, которые «держат фигу в кармане». Не исключаю, впрочем, что это мои домыслы...
— Вспоминается еще один персонаж вашего нового фильма — не без иронии сыгранный вами успешный режиссер, который говорит режиссеру-неудачнику, что для того, чтобы получать деньги из госказны, надо снимать про войну, Крым и хоккей. Есть и такой путь...
— Мне не раз предлагали снимать кино на эти темы. В последний раз — про летчиков. Сейчас такой тренд пошел — после фильмов о спортсменах стали снимать про танки и самолеты. Я неизменно отказываюсь. Потому что для меня война, Крым, хоккей — это кино не про военные сражения, не про полуостров, не про спортивные баталии. А про людей, которые оказываются в драматичных, отнюдь не черно-белых обстоятельствах. Но мне кажется, время более сложного кино на эти темы еще не пришло. Или уже ушло. Снять серьезный фильм про войну, чтобы его потом перемонтировали, исказили суть? Лучше я сниму кино с независимыми продюсерами, или сделаю это на свои деньги и деньги своих друзей, как это было с моей картиной «Конец фильма», или сниму сериал для интернет-платформ, где пока царит творческая свобода.
— Если обобщать, то что неправильно устроено в нашем кинематографе?
— Считаю, что государство не должно выделять бюджетные деньги на коммерческое кино. Так называемое кассовое кино должно само себя окупать, на то оно и кассовое. Финансировать из казны надо дебюты и авторские, фестивальные фильмы. Я за то, чтобы существовал госзаказ на определенное количество фильмов — государство имеет на это право. Но госзаказ должен называться госзаказом, а не прятаться за «псевдонимами». И нужна полная прозрачность в выделении бюджетных средств. Итоговые протоколы питчингов должны обнародоваться в тот же день, чтобы сразу была ясность, какой проект какое количество баллов набрал.
— Сами вы в идеале хотели бы снимать кино авторское, зрительское?
— Моя мечта — спокойно, без нервотрепки заниматься камерным авторским кино, простыми человеческими историями. В отличие от своего брата я не люблю, когда на площадке много массовки. И я, в общем, достаточно равнодушен к прошлому. Оно для меня объект ностальгии, что ли. Я же люблю и, как мне кажется, понимаю, чувствую современность. Все мое авторское кино — про современность. Моя внутренняя творческая задача — чтобы зритель входил в зал одним, а выходил другим, с мурашками на коже. Для меня это мгновения чуда, когда я вижу, как зритель ест попкорн, а потом замер, потом стал смеяться, потом заплакал. Возникает непередаваемое чувство, что ты своим фильмом размягчаешь людские сердца.
.jpg)
— Говорят, настоящий режиссер всю жизнь снимает одну картину — как это было у Тарковского, тень которого витает в «Конце фильма». Вы же снимаете очень разное кино...
— Я тоже мог бы снимать всю жизнь один фильм, но мне от этого становится скучно. Но, снимая разные по темам и жанрам фильмы, я все-таки пытаюсь быть верным самому себе. В моем кино всегда будет присутствовать небольшая ирония, смех вперемешку со слезами. Есть у меня и свои табу. Я точно знаю, что никогда не буду снимать хорроры. Не буду снимать кино про маньяков, считаю, что такие фильмы — зло. Я избегаю агрессивного секса, постельных сцен в кино — без них, считаю, можно вполне обойтись. Стараюсь убийства снимать не в лоб, а отраженным действием. Гай Риччи или Тарантино в своих фильмах смерть превращают в комиксы. Я это без раздражения смотрю, но сам так снимать не умею и не хочу. Для меня смерть в жизни или на экране — это всегда серьезно.
— Важен ли для вас свет в конце туннеля?
— Это для меня больна тема. Когда я пишу сценарий, то часто получается, что пресловутый свет в конце туннеля не просматривается. А во время съемок и на монтаже оставляю место для выдоха. Получается, что я все-таки добрый режиссер...
— У вас с братом во ВГИКе одна режиссерская мастерская на двоих. И, насколько я знаю, нет ни одного фильма на двоих...
— Общее дело, которое позволяет нам чаще видеться, это наша мастерская. В ней мы замечательно находим общий язык и друг с другом, и с нашими студентами. А снимать вместе не можем по простой причине. Хоть у нас и было общее детство, как у всяких близнецов, но мы с Сашей абсолютно разные. Разные вкусовые пристрастия, разное восприятие мира, разный подход к профессиональным задачам. Брат борется за визуальную красоту кадра, его фильм можно остановить в любом месте — и это будет законченная картина.
Я борюсь за правду актерского существования в кадре. Если актеры на экране достоверны, ты перестаешь замечать, что фильм плохо снят. Вспомните, например, «Калину красную», которая снята, на мой вкус, отвратительно, в расфокусе, но это становится неважно, когда на экране появляются Василий Шукшин, или Иван Рыжов, или Лидия Федосеева — они несут честную актерскую эмоцию. Я вообще «актерский» режиссер, потому что до кино успел поработать в театре, и умею разговаривать с актерами на одном языке. Мой брат общается с актерами намеками, знаками, он с ними о чем-то шепчется, и с помощью своей незаурядной творческой интуиции понимает, где актер играет правдиво, а где фальшиво
И еще одно наше с Сашей отличие, возможно, главное. Я наблюдатель. Я как бы со стороны наблюдаю за жизнью, за ее порой абсурдными проявлениями. А Саша — внутри своих историй, он не наблюдает, а создает свой экранный мир.
— Момент творческой ревности в вашей братской жизни присутствует?
— Скорее, это творческое соревнование. Оно не связано с конкуренцией, потому что мы работаем на разных полянах. У нас снимаются порой одни и те же актеры, и они хорошо понимают, чем мы друг от друга отличаемся. Я дорожу тем, что у меня есть возможность показать незавершенный монтаж своему брату, и он спокойно, со стороны, распишет мои удачи и просчеты. И наоборот. И, разумеется, мы искренне радуемся успехам друг друга.