В Третьяковской галерее на Крымском Валу в новом свете предстал живописный цикл Павла Корина «Реквием. Русь уходящая»
В советские годы Павел Дмитриевич Корин (1892–1967), потомственный иконописец из Палеха, был удостоен всевозможных титулов: народный художник СССР, академик, лауреат Ленинской премии. В анналы он вошел как автор портретов, запечатлевших плеяду интеллигенции1930—1960-х: Максима Горького, художников Нестерова, Коненкова, Сарьяна, Кукрыниксов, — а также маршала Жукова.
Эмблемой советского искусства стали монументальные работы Корина — мозаики станции московского метро «Комсомольская», витражи «Новослободской». Меньше известен Корин-реставратор, спасавший коллекцию Дрезденской галереи и много лет возглавлявший мастерские живописи в Пушкинском музее, и Корин-собиратель, завещавший свою коллекцию икон Третьяковской галерее. После смерти художника к галерее перешла и его мастерская; хранителем музея стала вдова Корина — Прасковья Тихоновна, в юности послушница Марфо-Мариинской обители, где она встретилась с будущим мужем, помогавшим Нестерову в работе над росписями.
С Домом-музеем Корина, в 2009 году закрытым на реконструкцию, связан и спецпроект «Павел Корин. Реквием. К истории «Руси уходящей» — попытка переосмыслить великий художественный замысел, оставшийся незавершенным после 35 лет труда. После трех лет реставрации Третьяковка впервые показала целиком весь корпус портретов, этюдов и эскизов к картине. Главное коринское творение, «Уходящая Русь», чуть не погибло в мастерской: она находится в бывшей прачечной доходного дома, где экспонаты губила сырость. В таких условиях у всех полотен изменился цвет: авторский лак утратил прозрачность, краски поблекли, некоторые детали было не разглядеть. Когда холсты перевезли в запасники на Крымском Валу, специалисты музея по уникальной авторской методике сняли старый лак, провели регенерацию, ликвидировали провисание холстов. В результате под новым лаком засияли яркие краски, и выяснилось: Корин — великолепный колорист!
К слову, в реставрации участвовала и представительница династии Чураковых, к которой принадлежат персонажи картины «Отец и сын» из цикла «Реквием», глубоко верующие люди сложной судьбы: скульптор Сергей Чураков и его сын — известный реставратор, ученик самого Корина.
Цикл «Реквием», связанный с трагическими для России и Русской православной церкви событиями 1920–1930-х годов, был и остается главной «легендой» Корина. За него художника травили и превозносили, в его мастерскую стремились, но и боялись об этом говорить. Сегодня после комплексных исследований этот гигантский труд ставит перед учеными новые проблемы: это сложнейший арт-проект. Рамки его превосходят изначальный замысел большого полотна — Корин создал настоящую энциклопедию духовного сопротивления, галерею героических образов, не умещающуюся в одну картину, пусть и «большую». Художник продолжил традицию, которая восходит к любимому им Александру Иванову, а развита Василием Суриковым в полотнах «Утро стрелецкой казни» и «Боярыня Морозова» и учителем Корина — Михаилом Нестеровым в картине «На Руси».
В марте 1925 года Корин побывал в Донском монастыре на всенародном прощании с патриархом Тихоном — духовным лидером нации, жертвой советского режима. Художник, потрясенный этим зрелищем, решил создать большое полотно, сделав его героями реальных участников церемонии отпевания патриарха. «Церковь выходит на последний парад» — такова была идея Корина, увидевшего символ русской истории ХХ века за конкретным событием. Художник назвал будущую картину «Реквием», видя ее как литургию, траурное прощание с прежней, на глазах уходящей Россией — оплотом православной веры.
Кстати, название, ставшее хрестоматийным, сам автор не принимал, но то была спасительная альтернатива печальному слову «Реквием». Идею подал Горький, ставший Корину другом и защитником после того, как впервые увидел портреты его персонажей. Благодаря хлопотам Горького, сумевшего оценить искания художника, который не желал оптимистически живописать будни великих строек, тот смог перебраться с чердака на Арбате в просторную мастерскую на Малой Пироговке, побывать в Европе. А главное, получить своего рода охранную грамоту — иначе власти могли бы сделать с ним то же самое, что с героями его портретов. Ведь судьба многих — аресты, ссылки, гибель в лагерях и тюрьмах; иные причислены к лику новомучеников российских, как схимник Агафон (Александр Александрович Лебедев, 1884–1938), в советское время продолживший духовные традиции православного старчества. Духовный наставник молодого поколения монахов, составлявших последние тайные общины в Москве 1930-х, он умер в лагере близ города Алатырь. Другой пример — священномученик РПЦ протоиерей Сергий (Сергей Михайлович Успенский-младший, 1878–1937), который продолжил церковное служение в 1920–1930-е годы, был расстрелян на полигоне в Бутово и похоронен в общей могиле. На портрете «Молодой иеромонах отец Федор» — один из лидеров духовного сопротивления 1920–1930-х Олег Павлович Богоявленский (1905–1943). За десять лет до его гибели в тюрьме под Саратовом Корин распознал удивительную силу духа этого человека, подвергавшегося преследованиям за религиозные убеждения, которые не скрывал. Недаром художник изобразил отца Федора в образе молодого русского воина в триптихе «Александр Невский».
Прототипы героев ненаписанной картины — митрополиты, архиепископы, игумены, схимницы, нищие, слепые, монахи и монахини, пришедшие проститься со своим патриархом, — на холстах Корина превратились в типажи трагической истории России XX века. Многие из персонажей «Реквиема» служили художнику примером нравственного выбора. Среди них такие выдающиеся люди, как протодиакон Михаил Кузьмич Холмогоров (1870–1951), выдающийся певец, не уступивший уговорам покинуть служение ради оперных партий. Первым из духовных лиц РПЦ позировал Корину для «Реквиема» замечательный проповедник, выпускник Московского университета, духовник Михаила Нестерова митрополит Трифон (князь Борис Петрович Туркестанов, 1861–1934). Один из иерархов РПЦ, тесно связанных с православными старцами, о. Трифон освятил храм в Марфо-Мариинской обители в Москве, посвятил в звание крестовых сестер милосердия ее основательницу Великую княгиню Елизавету Фёдоровну и сестер; в начале Первой мировой войны добровольцем, полковым священником ушел в действующую армию, а после контузии стал настоятелем Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря. Еще одна поразительная личность — митрополит Арсений (Авксентий Георгиевич Стадницкий, 1862–1936), выдающийся историк, богослов, прозванный «строгим архипастырем» духовник Алексия Симанского — патриарха Алексия I. Ректор Московской духовной академии, член Священного Синода и Госсовета, он много сделал для сохранения церковных зданий — памятников архитектуры, например, в Великом Новгороде и Ферапонтове. В 1918 году митрополит Арсений стал одним из трех кандидатов в патриархи, а в начале 1920-х был арестован и с тех пор почти постоянно находился в тюрьме или ссылке. В 1936-м скончался в Ташкенте на руках своего духовного сына — хирурга и архиепископа Луки Войно-Ясенецкого.
В цикле Корина есть и замечательные женские образы. Единственная, кто в силу немощи позировал сидя, — схиигуменья Фамарь (Тамара Александровна Марджанова, 1869–1936). Сестра основоположника национального грузинского театра Котэ Марджанишвили, одаренная певица, в юности она оставила свет. Была настоятельницей Покровской общины сестер милосердия в Москве, связанной с Великой княгиней Елизаветой Фёдоровной, и вслед за ней приняла решение о создании новой монашеской обители — Серафимо-Знаменской. Эта хрупкая женщина, носившая вериги, в 30-е годы подверглась аресту и ссылке на Ангару, но осталась наставницей молодого поколения интеллигенции. Рядом — портрет ее духовной дочери, тайной монахини Татьяны Протасьевой (1904–1987): известный ученый-историк, исследователь церковнославянских рукописей, около 40 лет она работала в Историческом музее.
Четкие силуэты, выразительные, но сдержанные жесты и позы передают колоссальную внутреннюю силу этих лучших представителей церкви земной перед ликами церкви небесной. С годами трансформировалась и общая идея «Реквиема»: если поначалу речь шла об уходе подвижников, гибели духовной традиции, то в конце концов получилось торжество церкви как вечного источника духа, «неиссякаемого множества»... Но смысл цикла глубже: отразил он и жестокую борьбу, происходившую в лоне церкви в советские годы.
Серия из 29 холстов (одни давно стали классикой, другие никогда не выходили к публике) развешена в конце анфилады, содержащей искусство России ХХ века от авангарда до наших дней. Но это не завершение истории столетия — скорее гигантский знак вопроса. Цикл, над которым Корин работал с 1925 года по 1959-й, входит в число самых грандиозных и загадочных творений столетия. Вопреки тому, что задуманная картина так и не была написана. В советское время это было истолковано чуть ли как не фиаско художника. Более того, на подготовленном для эпического рассказа холсте-колоссе — а он даже больше полотна Александра Иванова «Явление Христа народу» — нет ни единого штриха либо пятна краски. Именно этот холст, по заказу Корина сделанный в Петербурге, загрунтованный, но абсолютно чистый, доминирует в экспозиции, подавляя размерами: более 9 метров в длину и 5,5 в высоту. В память врезаются фотокадры из мастерской: пустой огромный холст, одинокая фигура мастера и повернутые лицом к стене эскизы. Теперь на фоне белого полотна, закрепленного у потолка, таким маленьким кажется окончательный эскиз композиции. Коллективный портрет православной рати, сошедшейся на духовную битву в Успенском соборе Московского Кремля, — Руси уходящей, изгоняемой, но не утратившей веру.