Актриса фильма «Зоология» Наталья Павленкова - о тернистом пути к успеху
Вчера на экраны страны вышел фильм «Зоология» Ивана Твердовского. Это один из самых необычных и громких проектов нынешнего года. Фильм, рассказывающий о том, как у одинокой, немолодой женщины вырос хвост, уже обрел громкую международную известность. Лента представляла Россию на фестивалях в Карловых Варах, Батуми, Торонто, Лондоне, Пусане, Сан-Себастьяне, Цюрихе, Минске. А актриса Наталья Павленкова не только получила приз за лучшее исполнение женской роли на «Кинотавре», но и попала в пятерку номинантов азиатского «Оскара», который в эти дни вручается в Австралии. Наш обозреватель побеседовал с актрисой буквально за несколько часов до вылета самолета.
— Наталья, театралам хорошо известно ваше имя по замечательным работам на московской сцене. В кино это ваша первая главная роль, принесшая вам сразу международную известность. Успели почувствовать себя звездой?
— Нет, я совсем не чувствую себя звездой. Я продолжаю жить у последней станции метро, спать в лоджии, ездить на работу общественным транспортом — слава богу, меня в нем никто не узнает. Я не хочу быть звездой в том понимании, в каком его трактует современная журналистика, не хочу украшать глянцевые обложки. Я всегда хотела быть профессионалом. А после 50 сознательно захотела стать профессионалом успешным. Пришло понимание, что длинный разбег закончился. Что мне пора совершить в профессии вертикальный взлет.
И тогда я послала на небо телеграмму — так я называю свою внутреннюю мольбу. И там, представьте, меня услышали. Не обошлось, правда, без помощи моей лучшей подруги, актрисы Ольги Лапшиной, которая отказалась от предложенной ей роли в мою пользу. Благодаря этому мне была дарована встреча с молодым и очень талантливым режиссером Иваном Твердовским. Он снял меня сначала в своей дипломной работе, потом дал небольшую, но яркую роль в фильме «Класс коррекции», а затем доверил главную роль в «Зоологии», благодаря которой мы с вами сейчас беседуем.
— Нет сожаления, что признание пришло так поздно?
— Нет. Вы знаете, как я испугалась, когда на минуту представила, что мой нынешний «Кинотавр» случился бы, когда мне было 25 лет. Могло ведь и крышу снести, как сносит ее очень многим. В 25 у меня была молодость, красота, влюбленности, была масса других подарков от жизни. А то, что мой успех случился так поздно, дает мне дополнительный козырь в общении с моими студентами — я ведь не первый год преподаю в родном Щукинском училище. Теперь могу с легкой душой сказать своим подопечным: если вы честно служите своей профессии, любите ее, растете с каждой ролью, то вас рано или поздно обязательно заметят. И по достоинству оценят.
Я и себе все эти годы так говорила, возвращаясь после кинопроб с «Мосфильма» до станции метро «Киевская», окрестив про себя этот путь «дорогой слез». Ну, ничего, утешала я себя, не получилось сейчас, получится позже — Татьяна Пельтцер прославилась в сорок. Потом и сорок минуло. Я не грызла в отчаянии подушку, но в голове сидело: что же я, такая старательная, самоотверженная, пылкая, никак никуда не протолкнусь? И вот это случилось после пятидесяти. Поздно, вы говорите? Зато знаете, какое это прекрасное дополнение к пенсии? (Смеется).
— А что раньше мешало поймать птицу удачи за хвост?
— Надежды мешали. Каждый раз собираясь на кинопробы, я думала: вот это моя «Карнавальная ночь», вот это моя «Ирония судьбы». Но...Нельзя сильно хотеть роль. На подступах к фильму актеру надо быть собранным, сосредоточенным, как спортсмену перед стартом, как космонавту перед полетом. Эмоции, сердце надо включать уже в процессе съемок, а до того должен главенствовать разум, трезвый расчет. Эта простая мысль тоже пришла ко мне с годами.
— Приходилось слышать, что девять из десяти актрис отказались бы от съемок в «Зоологии»...
— И я бы, возможно, при других обстоятельствах отказалась. Будь на месте Твердовского другой режиссер, даже более именитый, я бы согласие на эту рискованную роль не дала. Но с Ваней я готова на любую авантюру. Я ему доверяю бесконечно.
— И это при том, что он вам в сыновья годится...
— Ну да, я в два раза его старше. Но у меня часто бывает ощущение, что в нашей разновозрастной творческой паре он мой отец. Я бесшабашная, а он многомудрый. Любит читать мне нотации, запугивать всевозможными ужасами, которые меня могут ожидать, если я не буду следовать его наставлениям.
— «Класс коррекции», горький фильм о детях-инвалидах, Твердовский снял в 25 лет. Откуда у этого вундеркинда такое знание жизни?
— Помимо одаренности, которая дается свыше, Ваня, что называется, вышел из хорошей детской. Папа у него известный режиссер-документалист, мама психолог. Родители его правильно воспитали, вылепили. У меня двое детей, они уже взрослые, но могут позвонить мне за пять минут до начала спектакля с вопросом: «А где мой левый тапочек?». А вот Ивана, единственного ребенка в семье, родители сумели не избаловать, не зацеловать. С 18 лет, когда он поступил во ВГИК, Иван Иванович уже знал, что он должен сам за себя отвечать, должен зарабатывать деньги, искать для себя сюжеты, снимать кино.
— Я видел его пару раз на фестивалях, он показался мне чересчур экстравагантным, эксцентричным...
— Когда я с ним познакомилась, он был похож на пушистого белого медвежонка. Волшебный такой светлый мальчик. А на съемках фильма я поняла, что внутри у него сидит большой гризли. Бескомпромиссный, последовательный художник. А что до внешней эксцентрики, то он ведь совсем еще молодой человек. Вот мальчишество из него порой и вылезает.
— Говорят, он специально для вас написал эту роль...
— Мне неловко об этом говорить, но это так. Вместе с продюсером Натальей Мокрицкой они после «Класса коррекции» решили придумать что-то специально для меня. И я себе нафантазировала всякие разные красивые истории. Когда Иван в итоге сообщил мне, что он решил остановиться на сюжете про то, как у женщины вырос хвост, я буквально онемела. Это явно был не тот поворот событий, о котором я грезила.
— Пора уже спросить, что символизирует в фильме этот самый хвост? Откуда он вырос — из гоголевского «Носа», из «Превращения» Франца Кафки?
— Все это мы, разумеется, держали в голове, обсуждали. Поскольку роль писалась для меня, я познакомилась с первым вариантом сценария, вторым, третьим. По ходу дела перечитывали уже упоминавшийся «Нос», разбирали его по косточкам, искали переклички. Но все-таки я не думаю, что Иван рационально подошел к выбору этого сюжета. Ведь даже Менделееву его знаменитая таблица пришла во сне. Наверное, и для Твердовского эта история явилась как интуитивное озарение. Он нащупал одну из болевых точек общества. Хвост у моей героини — как знак ее инаковости, непохожести на других, за что ее начинают травить и преследовать окружающие.
— Знакомая по сегодняшней жизни коллизия...
— Ну да. Хотя мы не искали прямых аналогий с нынешней действительностью. Хвост вырос у героини, как божье наказание, которое внезапно и неизвестно за что свалилось на человека тишайшего, не протестного, не волевого. И это наказание ей надо перетерпеть, избыть. Но с другой стороны, этот хвост — еще и некий, не удивляйтесь, божий подарок. Шанс прожить остаток жизни не так, как проживают остальные люди неразличимые для них понедельники своего большей частью серого бытования на земле. Вот примерно так размышляла я, просыпаясь ночами от ужаса, что не знаю, как играть этот сюжет, этот характер.
Поутру я изводила режиссера вопросами, страшно с ним спорила. Валялась у него в ногах, умоляя отказаться от той или иной, слишком радикальной для меня сцены. Рожденная в СССР, где, говорят, и секса-то не было, а не только женских хвостов, я просто не знала, не умела играть некоторые вещи, меня этому не учили. В итоге многое мы находили прямо на съемочной площадке. Я за Ваней следила. Он за мной. И, как канатоходцы, мы прошли, похоже, над пропастью, не свалившись в заумь, с одной стороны, в натурализм и пошлость, с другой.
— Как воспринимают ваш фильм первые зрители? Отличается чем-то реакция западной публики от нашей?
— Недавно я вернулась из Вильнюса, где не была 40 лет. И вот после просмотра фильма меня одна зрительница спрашивает: Литва — это уже Европа или еще нет? И я сразу ответила: нет. И объяснила почему. В фильме есть одна рискованная сцена, когда моя хвостатая героиня остается со своим возлюбленным наедине, у них намечается интим, а в итоге происходит облом всех ее ожиданий...
Так вот, когда мы показывали фильм в Карловых Варах, во время этой сцены в зале стоял дружный смех. А в Вильнюсе, как и в Сочи, как и в Выборге, в воздухе висело напряжение. На Западе люди к этому сюжету легче относятся, считывают с экрана больше юмора, который заложен в фильме. Если сцены в районной поликлинике, куда обращается наша героиня со своей проблемой, вызывают за рубежом хохот, то наши зрители в эти самые поликлиники ходят и потому не видят на экране ничего смешного...
— И последний вопрос. Я пока так и не понял: вас уже завалили новыми сценариями, к вам уже выстроилась очередь из режиссеров, желающих снимать вас в своих фильмах?
— Знаете, я не сижу без дела. Играю в прекрасном спектакле «Сказки Пушкина» на сцене Театра Наций, здесь же репетирую с Тимофеем Кулябиным в чеховском «Иванове». Это мое каждодневное счастье. Кинематограф же как не любил меня, так и остается ко мне по большому счету равнодушным. Прислали мне тут два сериальных сценария, я едва дочитала их до середины. Нет, нельзя после «Зоологии» опускать планку. Посижу годик в засаде, может, подвернется что-то посерьезнее. Тем более, что мне частенько звонят студенты ВГИКа, приглашают в свои безбюджетные фильмы. Ребята фонтанируют идеями, у них горят глаза. Я соглашаюсь работать с ними бесплатно и чаще всего получаю настоящее творческое удовольствие.