Разговор с писателем Дмитрием Глуховским
В январе 2021 года на платформе КиноПоиск HD выйдет новый фильм по сценарию Дмитрия Глуховского «Топи». Большинство произведений этого писателя становятся бестселлерами — не только из-за своей сюжетной яркости, но благодаря выпуклому «сканированию» будущего, а главное — проницательным диагнозам, которые ставятся здесь дню сегодняшнему. Какие же топи угрожают нам ? Вправду ли человечество ожидает скорая катастрофа? Приблизил ли ее уходящий кризисный год или, наоборот, закалил и обогатил нас опытом?
— Дмитрий, говорили, что после «Текста» вы сменили творческое поле, перешли с территории фантастики на почву реализма... Но, видно, старая любовь не ржавеет?
— На самом деле всякий писатель, даже если он, казалось бы, работает с уже известными «чучелами», постоянно набивает их по-новому. Иначе он не писатель, а ремесленник. В том и изюминка: допустим, взял человек в руки «Метро 2033» — ага, это про выживание после ядерной войны. Или «Текст» — ага, криминальный триллер. И только по ходу дела выясняется, что книги совсем не про то, жанровая канва наполняется неожиданным содержанием, повествование разворачивается на 180 градусов, а то и вовсе улетает в другую жанровую плоскость. Но читатель уже заглотил приманку, рыболовный крючок застрял у него в щеке — и дальше ты ведешь его в ту сторону, которая нужна тебе.
— Нет ли в вашем сюжете влияния Балабанова с его «Колокольней счастья» из фильма «Я тоже хочу»? А может, и Стругацких с их исполняющим заветные желания Золотым шаром из «Пикника на обочине»?
— Что касается Балабанова, то влияния нет, но определенная связь имеется. «Топи» были задуманы больше 10 лет назад. У меня так бывает: вот и «Текст» шел к состоянию изданной книги долгих 7 лет, а к выходу фильма — все 10. Во всяком случае, в 2012 году первый, четырехсерийный вариант «Топей» уже существовал, и, кстати, я думал о Балабанове как о режиссере возможного фильма. Послал сценарий Сергею Сельянову, но никакого отклика не получил. В том же 2012-м вышла лента Алексея «Я тоже хочу». Понятно, она, как и моя рукопись, делалась длительное время, так что ни он о моем замысле ничего не знал, ни я о его. Думаю, для тяжело больного уже тогда Алексея история с вознесением в рай с колокольни была метафорой его личной трагедии.
Ну а увлечения Стругацкими не избежал, кажется, ни один человек, выросший в среде научно-технической или гуманитарной интеллигенции 70-80-х годов. Их книги издавались многомиллионными тиражами, стояли они на полке и у моих родителей и, понятно, все были мной, подростком, прочтены. До сих пор убежден, что на русской почве фантастика Стругацких — лучшая, высшего извода: метафорическая, насыщенная социальными, политическими, моральными смыслами. Она была глотком свежего воздуха тогда — и осталась важной точкой отсчета на координатах сегодня, по крайней мере на моих.
— Верно ли мое предположение, что, отправляясь на дальний край земли и встречая там демонов, герои по сути совершают путешествие вглубь самих себя?
— А по-иному, как выяснили еще Джозеф Кэмпбелл и Владимир Пропп (классики теории мифа — «Труд»), не бывает. Главное, что открывает герой в странствии — это его собственная натура, которая подвергается испытаниям и в них меняется. Если нет такой трансформации — зачем было отправлять персонажа в путь? Ну если это только не бравурно-спецназовский типаж из кинолент, что так любит поддерживать сегодня государство: про такого ты заранее знаешь, что он всех порвет, и ему совершенствоваться не надо, он и есть совершенство и докажет остальному дрожащему миру, что мы, русские — самые крутые...
— Вернутся ли ваши герои из их странствия? Или уйдут без возврата, как герой «Текста»?
— Кто ж вам такой спойлер до просмотра выдаст? Одно скажу: иной раз спасение приходит от того, от кого ждать его совершенно не приходится. Помните «Кладовую солнца» Пришвина, где собака Травка, тоскуя по своему умершему хозяину, вдруг находит тонущего в болоте мальчика и спасает его, думая, что это вот так чудесно вернулся к ней ее помолодевший друг? На самом деле, не подозревая о том, она спасла и себя тоже. Меня этот сюжет с детства держал под впечатлением. Я ведь хоть и городской человек, но мамины корни — из деревни, и половина моего раннего детства прошла в доме бабушки в Костромской области, и столкновение городского мира с древним деревенским мне хорошо знакомо.
— Вы как-то повлияли на выбор режиссера, актеров?
— С режиссером Владимиром Мирзоевым мы образовали тандем еще лет 5-6 назад, когда я впервые показал ему материал. Правда, ждать реального шанса пришлось долго — тогда еще не было легких на подъем интернет-платформ, а у телеканалов с их громоздкой индустрией наша явно неформатная, коммерчески неочевидная история не вызвала энтузиазма. Когда наконец нас поддержал продюсер Владимир Маслов, мы с ним и Владимиром Владимировичем отбирали исполнителей уже вместе, как полноправные соучастники. Рад, что снова, как и в «Тексте», играет Иван Янковский, который вообще-то сериалов сторонится, но здесь нашел интересный для себя материал. Участвуют также Катерина Шпица, Софья Володчинская, Вероника Мохирева, Анастасия Крылова... Много молодых, не заезженных лиц, и это хорошо.
— Личности актеров повлияли на сценарий?
— На текст — нет, сценарий ведь оставляет достаточно пространства для интерпретации. Но вот интерпретация подчас поражала даже меня самого! Прежде всего это относится к Ивану Янковскому — он, говоря образно, достал из тесного шкафа пальто, где оно было плоским, а на нем обрело объем и движение. И теперь, думая о своем герое, я представляю его себе только с лицом Ивана. То же самое могу сказать о всех остальных исполнителях.
— Сейчас — «Топи», летом был сериал по «Тексту»... Не таким плохим оказался для вас 2020 год!
— Хотя первые шесть месяцев и последние три прошли в самоизоляции и тревоге за близких. Но и поработать удалось хорошо. С октября я вернулся к проекту «Пост», который уже существовал в виде аудиокниги, а ближе к весне, возможно, выйдет на бумаге. Это мои размышления по поводу того, что происходило в стране последние лет 10: поднявшая голову пропаганда, культивирование языка вражды, обращение ко всей этой темной материи, что есть в каждом из нас и которой власть манипулирует.
— Не разновидность ли этой темной материи — квасной патриотизм, в который нас усиленно погружают? Кстати, заметили, что сегодня даже о такой сугубо земной вещи, как война, все чаще рассказывают в жанре сказки-небылицы?
— Заметил, что теперь фантазии о прошлом гораздо более поощряемы, чем мысли о будущем. Такой цифровой мейкап на манер раскрашенных «Семнадцати мгновений весны», распространяемый на всю отечественную историю. А стратегии будущего просто нет. То, что нам подается под ее видом — лишь попытка всеми средствами зацементировать сегодняшнюю стагнацию. Это одна из магистральных тем, которые меня волнуют. И другая тема — банализация лжи, попытки демонтировать само понятие правды. Как тренд это меня заинтересовало 10 лет назад, но то, что тогда только намечалось, теперь стало мощным явлением. Нам внушают, что добру в чистом виде нет места в обществе, оно в нем всегда смешано со злом, как правда с ложью, а люди никогда не действуют только из чистых побуждений. Но это ведь не тек!
— Все-таки удивительна перекличка между вашим литературным Ильей Горюновым и почти повторившим его судьбу реальным Иваном Голуновым. Даже фамилии действующих лиц оказались созвучны — что, конечно, уже чистая случайность, вы, сочиняя «Текст», не могли знать истории с подбросом наркотиков Ивану, которая к тому моменту еще не случилась. Но даже эта случайность воспринимается символически!
— Просто на Руси во все времена правоохранительные органы были главным инструментом угнетения, настроенным на него изначально. Конечно, там разные люди — кто-то раскрывал реальные уголовные дела и боролся с преступниками, а кто-то преследовал граждан за «не те» слова, мысли, музыку, узкие штаны, чтение самиздата...Впрочем, тут есть одно для нас с вами «счастливое» обстоятельство: система эта заточена на коррупцию, ибо без таковой просто себя не прокормит — взять на полное обеспечение такую ораву государство не в состоянии. Но раз вся эта армия агентов вынуждена промышлять себе на пропитание, то они уже не могут с такой истерической преданностью отдаваться делу обеспечения политической лояльности всех и каждого. Больше того, когда эти люди почему-либо покидают систему, из них получаются критики власти, подчас довольно опасные — им лучше кого-либо известно, как она функционирует.
— Вас не удивляет, что сегодня почти не вспоминают о деле Кирилла Серебренникова, хотя полгода назад суд над ним был одной из главных тем СМИ?
— Ну, все-таки 2020 год предъявил такой глобальный вызов, какого мы, пожалуй, не видели с войны. Ведь даже наша самоуверенная власть растерялась почти так же, как растерялось сталинское руководство в первые месяцы Великой Отечественной. И потом — несмотря на все попытки отсечь источники информации мы продолжаем жить мировой повесткой, в которой и американские выборы, и протесты в Белоруссии. На этом фоне даже такие яркие, политически мотивированные события, как суд над Серебренниковым, переживаются не столь интенсивно. Кроме того, если честно, я не до конца понимаю, чему нас учит эта история. Нельзя ведь сказать, что Серебренников — самый отчаянный и бескомпромиссный художник в стране. Есть, например, Александр Сокуров, который с огромной дотошностью и завидным масштабом препарирует авторитаризм и тоталитаризм, включая персонажей, которых наша власть пытается потихонечку героизировать — но он вполне себе легитимный художник, который приходит на круглые столы с Путиным и задает там дерзкие вопросы... Поймите меня правильно — в ситуации с Серебренниковым я однозначно был на его стороне. Но ни он сам, ни его защита не дали нам до конца понять, что же было причиной дела, непонятно из чего начавшегося и оборвавшегося на столь же непонятном компромиссе между некими силами. А то, что силы задействованы, сомнений нет — вспомните хотя бы премьеру балета «Нуреев»: режиссер под следствием — и какое количество лиц из власти пришло продемонстрировать себя в первых рядах партера! Вот, пожалуй, единственный вывод, который можно сделать: судьба человека у нас решается не прозрачно и законно, а через закулисные интриги, и от скамьи подсудимых не гарантирован никто.
— С момента написания «Метро 2033» мы уже прошли больше половины пути к воображаемой точке той истории. Как считаете, ваш антиутопический прогноз сбывается, или мы еще можем миновать катастрофу?
— Не нужно воспринимать мои книги как линейный прогноз. Это в советской модели мира, где не ставилось под сомнение скорое наступление рая на земле — коммунизма, отступление от плана допускалось только в одном случае: если проклятые империалисты развяжут гибельную для человечества ядерную войну. В этой эсхатологии, как во всякой выстроенной модели, было даже своеобразное изящество. Но я ядерного апокалипсиса никогда не боялся, понимая, что лидеры мира — русские, американские, китайские — при всем различии целей и готовности на довольно зловещие региональные авантюры вполне прагматичны в глобальном плане. Меня вдохновило другое — показать, как на обломках империи строится новая Россия. И главное — из чего: мы то сталинскую кариатиду где-нибудь подберем, то шпиль со звездой приладим, здесь затянули брезентом, там замазали герметиком — и готова хижина, чтобы перезимовать. Конечно, с поправкой на хозрасчет, интернет, открытые границы — но смыслы возрождаются в основном старые: и вакцина у нас называется «Спутник», и ракеты мы должны протащить у мира на виду по Красной площади даже в ковидный год.
— Но страна, будем надеяться, и после 2033 года продолжит существовать?
— Я верю в светлое будущее. Кроме шуток: думаю — мы сдюжим. Просто, как часто бывает даже при относительно мягких диктаторских режимах, только смена поколений позволит обновить стиль управления. Должен был умереть Сталин, чтобы наступила хрущевская оттепель. Должен был умереть околосталинский сокол Брежнев, чтобы пришел Горбачев... У нового поколения «Ютуба» и айфонов, как бы ни пыталась власть его охмурить, запугать, привязать, соблазнить — совершенно другие представления о том, какой должна быть страна. Оно живет в глобальном контексте и слушает не «Любэ», а Weeknd и Оксимирона, и нынешняя власть для него — деды, вызывающие в лучшем случае смешок.
— В юности у вас был мощный журналистский бэграунд. Если бы вдруг захотелось тряхнуть стариной, куда бы поехали за материалом?
— В Норильск. У меня и рассказ есть «Сера», и Лана Влади сняла по нему короткометражный фильм о судьбе норильских женщин, получила за него приз на «Кинотавре... Знаете франшизу режиссера Кристофа Гана «Сайлент Хилл»? Про американский город, где добывали уголь или газ, но в шахтах случился взрыв — это по официальной версии, а по неофициальной они случайно распечатали ад, и с тех пор там живут очень странные люди... Вот и Норильск мне кажется таким городом, где вроде бы никакая жизнь не должна существовать, и солнце там по полгода не всходит, и условия работы на подземных заводах мало отличаются от адских, и мистики выше крыши — все на костях зэков стоит. И опять-таки история про вечный героизм русского народа и про его загнанность, покорность, обреченность, но вместе с тем непобедимость...
— А в историческую и биографическую сторону не тянет, как ушли в нее Быков, Прилепин, Шаргунов?
— Тренд занимательный, но себя в нем пока не вижу. Может быть, когда приближусь, как некоторые из указанных вами авторов, к 50-летнему рубежу, придет пора подводить промежуточные итоги, и захочется мне написать биографию классика, которого выберу в ролевые модели. Но что-то не угадываю такой модели ни в ком. Для одних классиков я слишком легкомыслен, для других приземлен... Да и не наберусь, наверное, смелости поставить свое имя рядом с именем, допустим, Горького или Катаева. Поэтому буду потихоньку заниматься своим делом.
— А кроме прямого дела, чем увлекаетесь? Может быть, коллекционированием?
— Убежден, что коллекционирование — прибежище несчастных людей, не любящих свою работу и ищущих отдушину. Я человек без хобби. Все удовольствия жизни получаю либо от работы, либо от общения, либо от путешествий. С путешествиями в этом году не очень, ну так тем более важно быть ближе к тем, кого любишь и кто нуждается в твоем тепле и защите. Не нужно совершать подвигов: если можешь просто сказать человеку хорошее — скажи. Если можешь протянуть руку помощи — протяни, не дожидаясь просьбы... Вот еще что радует — физическая активность. У меня четкое ощущение, что после 35 надо прилагать определенные ежедневные усилия, чтобы оставаться в форме. Если начинаешь манкировать, все разваливается с пугающей быстротой. Боже упаси, никаких спортзалов и дорогих тренажеров. Отжимания, подтягивания, турник, бег, приседания, пресс — все то, что ты можешь сделать с нулевыми финансовыми затратами. А лучше всего — скакалка! Это чудо чудное, диво дивное — настолько она тебя приводит в кондицию физически, да и душевно. Я это открыл именно на карантине, когда сидел взаперти три месяца и освоил комплекс базовых упражнений, которые можно выполнять хоть в комнате, хоть на балконе, хоть на дачном патячке.
— Вы ведь автор Тотального диктанта 2021 года?
— Мне сказали на эту тему не болтать. Могу только открыть, что отнесся к делу серьезно, не на «отстань», не стал вынимать кусок из уже имеющейся вещи, а написал новый рассказ, где объединены две темы — наследие и самореализация женщины. Никакой политики, история чисто человеческая. Сейчас по ней снимают короткий метр, он выйдет как раз в апреле, в день диктанта.
— Ну и два слова, как проведете Новый год.
— Спокойно, на даче, с друзьями и обязательно — детьми. Считаю этот праздник, не привязанный ни к идеологии, ни к истории, ни к религии, прежде всего семейным и детским. Всем хочется чуда, а, наверное, единственное чудо, которое и после детства остается с нами — это Новый год.