В Москве наконец вспомнили о главной русской опере ХХ века
Возможно ли, чтобы в Москве с ее пятью большими оперными театрами не было «Войны и мира»? Одной из главных русских опер, да на какую тему! Да в момент, когда эта самая война после десятилетий отдаления во времени и пространстве вдруг вновь загромыхала совсем рядом?.. В общем, в Новой опере, открывая традиционный для этих стен Крещенский фестиваль, решили прервать полосу молчания и вернули эпопею Прокофьева по Толстому на столичную сцену. Впрочем, эпопею ли? Ведь к хрестоматийному названию добавлен подзаголовок, который «многое объясняет»: «Наташа и Андрей».
Да, взяты только 9 из прокофьевских 13 картин. С другой стороны, это две трети партитуры. Причем такие, которые касаются главных героев произведения. Конечно, в опере есть и Пьер, чей образ особенно укрупняется к концу, к военным сценам. Есть и другие персонажи — все удивительно выпуклые, живые. И все же именно отношения Наташи и Андрея проходят красной линией через грандиозное (полная версия — около 5 часов) сочинение. Именно в них — квинтэссенция смысла: созревание личности через жестокий опыт ошибок, предательства, смертельных угроз, пройти сквозь которые помогает только истинная любовь.
И именно этим героям Сергей Сергеевич подарил россыпь из десятков (я не преувеличиваю) прекраснейших мелодий. Опять же — в опере не обижен никто, от ломано-куртуазной Элен и кичливо-неврастеничного Анатоля до саркастичного мизантропа Николая Болконского и харизматичной «московской бабушки» Ахросимовой. Но если там — скорее точечные характеристики, то про интонационный мир главной пары можно сказать: это вселенная, где есть место и «весеннему чувству радости и обновления» (Андрей испытывает его, когда впервые слышит голос Наташи), и наивному Наташиному восхищению чужой красотой («Чудо, как хороша»), и ее плачу от робкой жалобы до отчаянного рыдания, слыша которое, сам едва сдерживаешь спазм в горле. Есть и ее последнее тихое, неизбывно теплое «Почему же слишком?», обращенное к смертельно раненному Андрею...
Постойте, спросит знаток оперы, а как же война и предчувствие победы, так впечатляюще поданные Прокофьевым в последних картинах?
Они тоже есть, но, как уже ясно из того самого подзаголовка, лишь в связи с главной парой персонажей. В первой из этих картин встречаются в Бородино Андрей и Пьер (а также Денисов, Тихон Щербатый и др.). Здесь вполне отдана дань духоподъемным прокофьевским маршам. И Андрей тут от скорбной исповеди, спровоцированной людоедскими репликами немецких генералов («Пространство! В пространстве у меня остался отец, который умер с горя»), легко переходит к пафосу («Но я скажу тебе: что бы там ни было, поверь, мы выиграем это сражение»), и тема при этом звучит широкая, окрыляющая...
Вот только произносит ее герой, странно взгромоздясь на чуть ли не единственный из предметов декораций, крайне скупых в этом полуконцертном исполнении (режиссер Алексей Мартынов, художник Сергей Рябов) — черный подиум-банкетку, становясь подобием памятника самому себе. Не увидеть в этом самовоздвижении сумрачной иронии, по-моему, нельзя. Тем более что в следующей картине мы наблюдаем князя уже на смертном одре в сцене бреда — одной из трагичнейших во всей мировой оперной литературе.
А потом свет гаснет, и с полминуты зал сидит в полной тишине. Пока кто-то, первым понявший, что на сегодня сказано все, не начинает аплодировать.
Хотя нет Кутузова с его знаменитой арией «Величавая, в солнечных лучах». Нет финального апофеоза. Понимаю, кто-то разочарован. У меня и самого всегда захватывало дух от этих сверкающих музыкальных страниц. Но сегодня, думаю, постановщики Новой оперы поступили верно, избежав звона фанфар. Они не перечеркнули их ядовитой насмешкой, как Грэм Вик в Мариинском театре 10 лет назад, представив русскую армию сборищем инвалидов и сломанной техники. Не дезавуировали, как Дмитрий Черняков год назад в Баварской опере, уложив Кутузова трупом-памятником посреди Колонного зала. Они просто опустили занавес в момент пика трагедии. Фанфары, даст бог, еще прозвучат — когда мир (во всех смыслах этого слова) до них дозреет.
Это первый совместный проект Новой оперы, Молодежной оперной программы Большого театра и Мастерской Брусникина. Результат — молодой на 90 процентов состав солистов, где великолепны практически все — исполнитель роли Андрея Илья Кутюхин (ему бы только смелее пользоваться своим богатым баритоном, который во всем спектре возможностей расцветает лишь к концу оперы), буквально обнимающий сцену теплым тенором Илья Легатов (Пьер Безухов), безошибочно вживающиеся в характеры персонажей Ульяна Бирюкова (Элен), Игорь Онищенко (Анатоль), Данил Князев (Долохов)... Отдельный поклон — Елене Гвритишвили, чье сопрано передало громадное смысловое крещендо образа Наташи. И, конечно, дирижеру Тимуру Зангиеву, вылепившему из этого «фрагмента картины» целостное музыкальное повествование.
Техническое, но существенное пожелание: словесный текст даже в оперной адаптации, сделанной в разгар Великой Отечественной с явной оглядкой на сталинскую цензуру, вполне достоин изумительной музыки (Прокофьев, в данном случае в соавторстве с женой Мирой, был и великолепным либреттистом), и ради лучшего восприятия не худо было бы дать его бегущей строкой. Такое, думаю, и самого Льва Николаевича бы не обидело.