И шок, и трепет, и любовь

Третьяковка устроила крупнейшую в Европе ретроспективу норвежца Эдварда Мунка

Вся жизнь и судьба, все ужасы и страхи знаменитого норвежца предстали перед российским зрителем, возможно, как никто другой, способным оценить метания и терзания загадочной северной души. Весь Инженерный корпус, еще недавно полный таинственных лунных пейзажей Куинджи, отдан теперь картинам, рисункам, гравюрам потомка викингов, вошедшего в историю отнюдь не с одной только брутальной картиной «Крик».

В популярности этой работы, пророчески вобравшей в себя весь грядущий ужас столетия мировых войн, хотя она была написана задолго до катастрофы 1914-го, есть и минусы. Мир воспринимает Мунка как художника единственной картины, хотя это полотно представляет лишь одну из граней его творчества, волею судеб став наиболее известной картиной (и одной из самых дорогих в мире — в 2012-м ее вариант ушел с молотка за 120 млн долларов). Однако именно это произведение объясняет, почему национальным достоянием страны фьордов считается Мунк, сумевший так точно и яростно выразить дух времени. Его секрет в том, что писал он так же, как и жил: не пряча страстей, открывая миру сомнения и переживания, не оглядываясь на мещанские представления о добродетели сдержанности, — и в итоге был услышан даже современниками, не говоря о потомках. Главное направление в искусстве ХХ века — экспрессионизм, позволяющий выплеснуть на холст, в ноты или стихи не только радость, но и горечь бытия с его трагическим надломом, — открыл именно Эдвард Мунк.

С этой выставкой Москва триумфально вступила в клуб европейских столиц, которые смогли провести у себя ретроспективу мастера, чьи картины ныне нарасхват. Повезло — Музей Мунка готовится к переезду в новое здание и смог предоставить как никогда много его работ российским коллегам. В этот музей, открывшийся еще в 1963 году, спустя всего 19 лет после смерти своего героя, к слову, завещавшего картины муниципалитету Осло, в год стучатся по 60 музеев и галерей со всего света, жаждущих показать наследие Мунка в своих стенах.

Пожалуй, уместно сравнение с Музеем Ван Гога в Амстердаме: живописец, главные свои годы проведший во Франции, парадоксальным образом стал символом Голландии — не менее ярким, чем жившие в ней и ничуть не менее одаренные Рембрандт, Вермеер или Мондриан. Трагическая судьба и готовность заявить о своих чувствах эмоционально и откровенно, посредством ярких красок и обобщенных форм, не тратя силы на выписывание подробностей и тонкие намеки, как видим, востребованы обществом в наши дни сильнее, чем психологизм автопортретов великого голландца с их мощным, но менее явным драматизмом. Вот что значит жизнь, ставшая легендой! Бывая в Амстердаме, я удивлялась: к Ван Гогу всегда стоит длинная многоязыкая очередь, тогда как в находящийся рядом Музей Стеделийк, хранящий множество прекрасных произведений ХХ века, войти можно без труда.

Однако и коллегам из Третьяковки, давно задумавшим показать Мунка в Москве, ждать пришлось целых шесть лет. Хорошо, что не спешили: в итоге они получили самую большую коллекцию важнейших его работ и сделали убедительную выставку. Говорят, такого разнообразного показа творчества Мунка не увидишь даже в Нацио-нальной галерее Осло, где этому мастеру, разумеется, отведено почетное место. Могу подтвердить: мне посчастливилось побывать в норвежской столице, освещая в 2004-м большую выставку «Россия — Норвегия: 1000 лет вместе», и пройти мимо главного музея я не могла. В его торжественных залах мы оказались одновременно с Ириной Александровной Антоновой, приехавшей на открытие выставки в составе делегации российских деятелей культуры. Помню, как всех нас независимо от возраста и научного статуса поразила именно та часть далеко не бедной галереи, где висели картины Мунка. Там было немало знаковых полотен, входящих в важный для автора цикл «Фриз жизни»: например, ранний холст «Больное дитя», поначалу вызвавший жестокую критику и лишь позже оцененный соотечественниками художника, или пронзительная картина «Созревание» с изображением обнаженной девушки-подростка, вопрошающе смотрящей прямо в глаза зрителю, или символистский «Танец жизни», где автор проводит по кругу одну и ту же женщину — от юных лет и надежд на счастье до скорбной вдовьей доли...

Однако, не умаляя заслуг музейщиков Осло, могу сказать уверенно, что впечатление от выставки в ГТГ оказалось гораздо сильнее. В камерном центральном зале, где даже возвели дощатые стены а-ля норвежский дом, все те же и многие другие картины, выстроенные по кругу, образуют такой трагический, но и прекрасный хоровод, что зритель сражен и очарован. А главное, безоговорочно верит художнику, который рискнул и выиграл. Свои семейные беды и личные любовные драмы он сумел перевоплотить в ритмические композиции, колористические решения, мелодию линий и удары кистью, будто барабанная дробь заставляющие очнуться на печальном и пьянящем карнавале судьбы.