Автор песен Красной Шапочки, Остапа Бендера, Бумбараша и многих других героев знаменитых советских кинофильмов рассказал «Труду» о своем детстве
Что объединяет песни Красной Шапочки, Остапа Бендера, Бумбараша и многих других героев знаменитых советских кинофильмов? Одно обстоятельство: слова к ним написал Юлий Ким — поэт, бард и драматург, автор и переводчик либретто мюзиклов, в том числе легендарного «Нотр-Дам де Пари». В декабре знаменитому сочинителю исполнится 85, и он отметит столь серьезную дату праздничным концертом в конце года. Кстати, со своими песнями Юлий Черсанович до сих пор выступает довольно часто. Накануне юбилея поэт рассказал «Труду» о своем детстве, родителях, о первом опыте работы в театре и недавней премьере по своей пьесе.
— У вас довольно необычное имя...
— Тут все просто: родители и родственники хотели, чтобы я был Юрием. Но когда надо было оформлять документы, спохватились, вспомнив, что моя мама слегка картавит. И тогда букву «р» заменили на «л».
— Какие книги вы любили в детстве?
— До сих пор могу их перечислить: «Приключения Травки» Сергея Розанова, «Необыкновенные приключения Карика и Вали» Яна Ларри, «Маленький оборвыш» Джеймса Гринвуда, «Зеленые цепочки» Германа Матвеева о Великой Отечественной. Став чуть постарше, я прочел книги Жюля Верна и, конечно же, «Робинзона Крузо» и «Трех мушкетеров». Еще я обожал «Робин Гуда», даже играл в него дома.
Я рано увлекся театром: еще в первом классе мне пришла в голову мысль разыграть представление про Ивана-царевича, которое я сам придумал. Мы жили тогда в двухэтажном доме на станции Ухтомская у двух моих теток — они приютили нас со старшей сестрой и бабушкой в военные годы. На веранду соседского дома собрались взрослые в качестве зрителей. Спектакль сорвала моя сестра. Она так свирепо вращала глазами и клацала зубами в роли Бабы-яги, что все повалились со смеху, и она первая. На том спектакль и закончился.
— Ухтомская — это же под Москвой. Стало быть, во время войны вы не эвакуировались?
— В самом ее начале мы с сестрой и бабушкой жили в Наро-Фоминске, тогда относившемся к Калужской области. Одна из моих теток, Наталья Валентиновна, приехала за нами и увезла в Подмосковье буквально за день до прихода в город немцев. Я помню, мы сели в совершенно темный вагон санитарного эшелона. Пока искали свободные места, то и дело натыкались на раненых, которые нас материли со всех сторон — видимо, мы нечаянно задевали какие-то их больные места.
— Свою маму вы впервые увидели в сознательном возрасте только в 10 лет и были уверены, что она вернулась из долгой командировки. Когда вам открылась правда о ее пребывании в лагере?
— Моего отца Ким Чер Сана арестовали в конце 1937-го, вскоре осудили и в тот же день расстреляли. Он был одним из многих корейцев, обвиненных в шпионаже в пользу Японии. Маму Нину Валентиновну Всесвятскую как жену врага народа отправили в лагерь. А мы с сестрой (ей было три года, мне еще и года не исполнилось) остались с бабушкой. Родственники говорили, что папа умер от болезни, а мама в далекой командировке. Она присылала нам письма и самодельные детские книжки со своими стихами. Вернувшись домой, ничего об аресте не рассказывала. Но однажды в Малоярославце, куда мы с ней отправились жить, уборщица за что-то рассердилась на маму и стала на нас кричать: «Ссыльные!». Тут уже на наши с сестрой вопросы мама ответила: было сложное время, совершались ошибки, одна из них коснулась нашей семьи: Про судьбу отца она тогда умолчала, но со временем приоткрылась и эта тайна.
— Когда вы начали писать первые стихи?
— Рифмовать я стал очень рано. До сих пор помню стихотворение, которое в 10 лет посвятил героическим советским пилотам. И на смерть Сталина в 1953-м я сочинил стихи и отправил их в «Комсомольскую правду». Мне вежливо ответили, что редакция разделяет мои патриотические чувства и скорбь, но до публикации дело не дошло.
— Да уж, серьезные у вас были темы!
— Я рос истовым пионером и комсомольцем. Только оказавшись в институте, почувствовал некоторую шаткость своих убеждений. А в 1956-м после доклада Хрущева с разоблачением культа личности с моих глаз будто спала пелена, хотя надежду на подлинный социализм я еще некоторое время продолжал питать. В 30 лет я сочинил пьесу, называвшуюся «Диалоги 1937 года». Суть в ней была простой: Ленин хороший, а Сталин плохой. Через год я бы уже ничего подобного не написал.
— Ваш тесть Петр Якир, известный диссидент и антисоветчик, на вас повлиял?
— Еще как повлиял. Он люто ненавидел Сталина и ни в какой коммунизм не верил. Это был закаленный зэк с массой противоречивых качеств. От него я впервые услышал рассказы о лагерной жизни от первого лица (мама на эту тему так никогда и не заговорила). Ему я обязан своим участием в диссидентской жизни: с 1966 года я подписывал протестные документы, за что меня в 1968-м уволили из школы, где я преподавал. А вот писать песни для кино и театра (к тому времени я уже начал заниматься и этим) мне разрешили.
— Когда вы начали писать песни?
— Еще в педагогическом институте. Впрочем, в те годы все вокруг их сочиняли, и мне это не казалось серьезным. Одной из девушек, которая мне нравилась, я посвятил песню «Губы окаянные», а много лет спустя ее исполнил герой Станислава Любшина в фильме «Пять вечеров». Целенаправленно сочинять песни я стал уже будучи педагогом — они были нужны мне для спектаклей, которые я ставил с учениками. Кстати, любовью к школьной самодеятельности меня заразила мама — она сама ей вовсю занималась, когда вернулась к преподаванию. В старших классах мама вела у меня русский и литературу.
Зная, что в моих загашниках много сочинений о школьной жизни, в 1968 году Роман Виктюк попросил у меня несколько песен. Он тогда ставил в Калининском ТЮЗе спектакль из жизни старшеклассников «Одной любовью меньше». Некоторые песни я специально для него переделал, и эта работа стала моим дебютом в театре.
Хотя еще до Виктюка меня пригласил Петр Фоменко писать песни для комедии Шекспира, которую он ставил в Театре на Малой Бронной. Работа была большая, увлекательная и удачная. Но премьера состоялась уже после тюзовской.
— Вам не обидно, что авторская песня сейчас не имеет такого влияния, как раньше?
— Ничуть, потому что еще никто толком не измерял ее значение для нынешнего молодого поколения. Несмотря на то что сейчас можно самовыражаться в разных жанрах, бардовское творчество продолжает жить, ведь оно дает возможность высказаться, а многие молодые люди в этом очень нуждаются. На Грушинский фестиваль все еще приезжают десятки тысяч любителей бардовской песни — по крайней мере, так было до пандемии. Питерский клуб «Восток» с 2005 года проводит фестиваль авторской песни «На Соловецких островах».
Вообще русскоязычные бардовские фестивали проходят во всем мире, мне приглашения поступали из разных стран, включая Новую Зеландию и Австралию, вот только что в Антарктиду не звали.
— Недавно в Театре Олега Табакова состоялась премьера обновленного спектакля «Страсти по Бумбарашу» по вашей пьесе. Он вам понравился?
— То, что это очень хорошая работа, думаю не только я — масса моих знакомых, посмотревших спектакль, говорят то же самое. Владимир Машков впервые поставил «Страсти по Бумбарашу» в 1993 году в полуподвале, и тогда уже они очень сильно прогремели. Режиссер рассказывал, что незадолго до кончины Олег Табаков попросил его возобновить этот спектакль, что Машков и сделал. Теперь он идет на большой сцене, с размахом. Молодые исполнители сыграли достойно, каждая роль с перспективой. Больше всех мне запомнилась Анна Чиповская в роли разбойной атаманши.
— Как вы отпразднуете в конце декабря свой юбилей?
— Друзья мои, барды, что-то затевают на эту тему, без лишней помпы и официальщины.
— Что вы сами себе желаете к юбилею?
— Себе и всем — здоровья. Человечеству — избежать опасностей, связанных с распространением не только ковида, но и ядерного оружия. Нашей многострадальной стране — чтобы у нас везде соблюдались законы, процветала гласность и многообразие мнений. И чтобы прекратилась чудовищная пропаганда, которая сейчас потоком льется с официальных телеканалов. Ничего подобного не было даже в советское время, когда на телевизионную пропаганду мало кто обращал внимание.