Дмитрий Быков: «В защиту гудка»
Пожалуй, ни одна песня Андрея Макаревича не становилась такой сенсацией, как «Холуево»
Обсуждаются два главных вопроса. Первое: насколько Макаревич теперь оппозиционен — или, может, спел песенку в погоне за популярностью, да сам испугался? И второе: что, собственно, толку от культурной оппозиции — песенок Макаревича, Васильева, да хотя бы и протестных выступлений Шевчука? Больше того: не растрачивается ли в этой кухонной по сути фронде реальный оппозиционный потенциал?
С первым вопросом все, кажется, понятно: Макаревич и сам сделал недвусмысленное заявление о том, что не пойдет больше в гости к власти и не примет участия в инаугурационных торжествах на Васильевском спуске. Иное дело, что его песня, как он и поясняет, действительно не о Путине, ровно в том же смысле, в каком Окуджава пояснял своего «Черного кота»: не про Сталина она, а про жильцов. Путин в самом деле не виноват в традициях деревни Холуево — она и до него стояла; иное дело, что ни в какой борьбе с этими традициями ни он, ни Медведев не замечены. В каком-то смысле весь этот холуяж в самом деле заменяет им народную любовь — но не ими это началось и не ими кончится; вот попытка перевести все стрелки исключительно и непременно на личности Медведева или Путина как раз и есть выпуск пара, потому что речь о системе, расчеловечивающей любого, и о населении, которому гораздо спокойнее кадить власти, когда она приезжает, и глубоко плевать на нее во все остальное время. В этом смысле Макаревич никаких сенсаций не произвел, но выступил по делу.
Второй вопрос сложнее: не уходит ли в гудок тот самый пар, которому надо бы вертеть колеса? Отвечаю со всей уверенностью: этот аргумент — глупость и лукавство людей, которые и хотели бы вякнуть что-нибудь сами, но боятся, и небезосновательно. Главным ресурсом всякого тоталитаризма является страх — без него и вертикали строятся спустя рукава; а чтобы этот страх не появился, не распустил свои щупальца по стране — нужно как можно чаще и разнообразнее высмеивать происходящее. Если бы в первой половине тридцатых не прикрыли всю политическую сатиру, вытеснив Зощенко в научпоп, Булгакова в инсценировщики, а Замятина за границу, не говоря о посаженном Эрдмане и затравленном Маяковском, — глядишь, вторая половина тридцатых выглядела бы иначе. Массового протеста в России нет, это верно, — но не потому, что жива социальная сатира и выпускается пар в блогах, а потому, что проблемы ХХI века не решаются методами ХХ. В гудок уходит не тот пар, который разогнал бы локомотив революции, а тот, который толкал бы колеса террора. Пока люди смеются — мы от него гарантированы, ибо для оргиастического самоистребления нужна прежде всего паучья серьезность.
Для того чтобы нынешняя власть уступила место чему-то осмысленному, совершенно не нужно увеличивать число ее противников. Достаточно сделать так, чтобы у нее не было сторонников. И в этом смысле постепенный отход все большего количества приличных людей от Кремля и его адептов — лучшая стратегия. Как говорил Ленин, кое-что в революционной тактике понимавший, «когда мы перетянем на свою сторону всех Архимедов, земля хочет не хочет — а перевернется».