.jpg)
Вспоминаем нашего коллегу и друга, многолетнего заведующего отделом культуры «Труда» Сергея Бирюкова
Друзей не выбирают. Они в твоей жизни случаются – как стихи, как любовь, как подарок судьбы. Таким другом был для меня Сергей Бирюков – Сережа, Серый, Серхио, Сержик, как, в зависимости от настроения, я его называл. А еще он частенько проходил у меня под фамилией Бирючик – так я соединял воедино наши фамилии. На протяжении трех десятилетий мы были с ним одним неразделимым целым, подобно родным братьям, хотя до поры до времени не знали о существовании друг друга.
Я появился в Москве весной 1988 года, приглашенный в большую газету из Минска. Путался даже в столичном метро, не говоря уже об остальной, непростой для меня московской логистике. И Сережа, коренной москвич, потомственный интеллигент, как-то сразу взял надо мной шефство. Родившийся и выросший в Марьиной Роще, потом переехавший вместе с родителями на юго-запад столицы, истоптавший в юности огромную Москву ногами, он знал ее лучше иных краеведов.
«Выйдешь из метро, – инструктировал он меня, – пройдешь мимо зеленого покосившегося забора, там будет особняк XVIII века с облупленным фасадом, потом пройдешь метров 200 по вздыбленному асфальту, упрешься в здание русского модерна…» Москву Сережа не просто знал – он чувствовал ее на осязаемом, тактильном уровне. И старался передать свою любовь мне, «понаехавшему». В том числе и странную для меня любовь к троллейбусам, трамваям, пожарным депо, цеховым пакгаузам, которые, к его сожалению, исчезали из столичного ландшафта.
По образованию Сережа был музыковедом, окончил Московскую консерваторию, защитил кандидатскую диссертацию, работал в Союзе композиторов. Потом судьба привела его в журналистику, которая стала делом всей его жизни. Он очень быстро сделал себе имя в серьезных музыкальных кругах. В числе героев его публикаций в разные годы были Свиридов, Уланова, Хренников, Светланов, Эшпай, Гергиев, Ростропович и Вишневская, Щедрин и Плисецкая, Спиваков, Шнитке, Пахмутова, Мацуев, Хворостовский – многие из них дарили его своей дружбой. Но без музыковедческого снобизма он относился и к русскому року, бардовскому движению, популярной музыке – в этих материях он тоже знал толк.
А потом время уплотнилось, жизнь подбросила новые вызовы, и рафинированный, утонченный музыковед Бирюков стал со знанием дела писать о драматическом театре, кинематографе, памятниках архитектуры, живописи. Александр Шилов, восхищенный серией мастерских интервью, которые с ним провел Бирюков, написал замечательный Сережин портрет, передав в нем интеллект, внутреннюю сосредоточенность своего собеседника. Я, помню, даже как-то удивился разрастающейся широте Сережиных интересов. «Газете надо будет – я и о черной металлургии напишу, если только мне дадут несколько дней на подготовку материала», – с улыбкой ответил мне тот самый Сережа, который в начале нашего знакомства старался писать только о симфонической музыке.
Газета была для Сережи средоточием, смыслом жизни. После смерти своей старшей сестры Наташи он жил в одиночестве, своя семья у него не сложилась. По молодости он сильно болел – сказалась суровая простуда, которая накрыла его в армии. У Сережи был хронический бронхит, порой он болел месяцами. Одно время среди редакционного начальства даже ходили разговоры, что газета не может себе позволить держать в штате столь часто хворающего сотрудника. И Сережа всерьез занялся своим здоровьем. По утрам делал часовую гимнастику, принимал контрастный душ, вечерами в любую погоду бегал в прилегающей к дому рощице. И вытащил себя из болезненного состояния, ходил осенью в одной рубашке, вызывая удивление прохожих. «Меня греет идущее изнутри тепло», – объяснял мне он, когда я пытался уговорить его одеваться в соответствии с сезоном.
Когда Сереже перевалило за 40 лет, он влюбился, как мальчишка. Покупал цветы, бегал, просветленный, на свидания со своей избранницей, знакомил с ней своих друзей. К сожалению, в какой-то момент брачная история у них не сложилась, и больше попыток завести семью Сережа не предпринимал, отдав себя созерцанию звезд на небе (у него на балконе стоял телескоп) и трудам на благо любимой газете. А еще он прекрасно фотографировал, привозя из фестивальных поездок тысячи снимков. До появления цифровой техники печатал их в огромном количестве и устраивал для своих друзей «фотоотчеты», как назывались наши посиделки.
В общей сложности Сергей проработал в «Труде» более 30 лет, с 2011 года возглавлял отдел культуры. Сформировал отличный авторский актив, сам выучился писать и редактировать материалы в метро, поезде, самолете, пароходной каюте, а в последние годы, увы, все чаще – в больничной палате. Прошлой осенью, когда Сережа вновь попал в больницу, главный редактор газеты Валерий Симонов предложил ему оставить ноутбук дома и сполна отдаться во власть эскулапов. «Нет уж, это мое главное лекарство», – ответил Сережа. И продолжил руководить отделом из больницы.
В конце ноября 2024 года я написал статью в защиту писателя-фронтовика Виктора Астафьева, на которого «наехал» один псевдоисторик. Сережа, прочитав материал, позвонил мне из больницы бодрым голосом: «Слушай, а давай я организую для усиления твоей статьи мнение Дениса Мацуева, который, я знаю, высоко ценит талант Астафьева». Я охотно согласился. Дело было вечером, Сережа тут же позвонил Денису, но тот не смог взять трубку, видимо, был на концерте. Назавтра пришла горькая весть, что Сережи не стало. А на его телефоне так и остался неотвеченный звонок от Мацуева…
«Неправда, друг не умирает, лишь рядом быть перестает», – написал в годы войны Константин Симонов о своем погибшем боевом товарище. На самом деле это точные слова про все и на все времена. Сережа перестал быть рядом с нами год назад – и навсегда остался в нашей жизни и памяти. В благодарной памяти друзей, коллег, читателей «Труда», которые ценили умные, искренние, страстные статьи прекрасного журналиста, обладателя премии Союза журналистов «Золотое перо России» Сергея Бирюкова. Месяц назад ему могло бы исполниться 75 лет.