Приз Каннского фестиваля не всегда гарантия шедевра
На экраны выходит фильм «Дылда» Кантемира Балагова — самого успешного из режиссеров молодого поколения. Он ярко дебютировал драмой «Теснота», замешанной на теме межнационального конфликта в Нальчике, откуда Балагов родом. В шероховатой, нервной и очень искренней картине была видна крепкая режиссерская рука и чувствовался свой взгляд на мир, что вселяло надежду на успешное продолжение творческой судьбы ученика Александра Сокурова. «Дылда» закрепила успех, принеся Балагову приз за режиссуру в «Особом взгляде» Каннского фестиваля. Но по большому счету его новая картина стала шагом не вперед, а куда-то в сторону.
Действие фильма происходит в Ленинграде в первую послевоенную осень. Высоченная, с белесыми, как у альбиноса, ресницами молодая женщина Ия (Виктория Мирошниченко) работает санитаркой в госпитале, где долечиваются искалеченные войной солдаты. Сама Ия тоже воевала на фронте зенитчицей. Была контужена, комиссована, теперь время от времени впадает в ступор — в эти минуты Ия себя не помнит.
В очередном приступе болезни героиня задушит в смертельных объятиях трехлетку Пашу, которого окружающие считают ее сыном. На самом деле это ребенок ее боевой подруги Маши (Василиса Перелыгина), которого Ия взяла на воспитание. Маша осталась на фронте мстить врагам за своего погибшего мужа. Отвоевавшись, она возникает на пороге коммуналки, где живет Ия. И узнает от нее горькую новость про смерть сына. Так для подруг начинается в картине мирная жизнь...
На создание фильма Балагов вдохновился книгой Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо». В интервью после премьеры «Тесноты» режиссер рассказывал мне, что в его новом фильме, сценарий которого он пишет с Екатериной Мавроматис, будут еще и отголоски прозы Андрея Платонова. В итоге в титрах «Дылды» имени Алексиевич не оказалось, отголосков платоновской прозы я не почувствовал, а сосценаристом Балагова стал писатель Александр Терехов, известный по роману «Немцы» из жизни столичных чиновников. От первоначального творческого импульса до готового фильма оказалась дистанция огромного размера, которую режиссер, как мне кажется, преодолевал на ощупь.
Кантемир Балагов — человек, безусловно, одаренный, чувствующий материю кино. В фильме есть замечательные сцены, передающие драматизм послевоенного времени, когда эйфория от победы уже улеглась, а раны на теле и в душе еще не затянулись и болят пуще прежнего. В ленте прекрасно передана бытовая жизнь той поры: с разбитыми улицами, переполненными коммуналками и трамваями, мешковатыми одеждами и серыми, мятыми лицами. Это снято оператором Ксенией Середой в лучших традициях «ленинградской школы кино», в частности гиперреалистического стиля Алексея Германа.
Пронзает сердце один из первых эпизодов фильма, когда маленький Паша развлекает раненых бойцов в госпитале. Те просят изобразить собаку: полаять, порычать. А Паша не понимает, чего от него хотят: за свою короткую жизнь он не видел собак — их съели в первую блокадную зиму. Столь же сильной выглядит сцена с парализованным молодым солдатом, которого Ия с согласия его жены и милосердного главврача (Андрей Быков) одним уколом отправляет на вечный покой. Чтоб не мучился сам и не мучил семью с двумя подрастающими дочками.
Увы, на таком уровне художественной правды режиссеру на протяжении фильма удержаться не удалось. После появления на экране инфернальной рыжеволосой Маши доселе четкая, выверенная драматургия, а с нею и заявленный психологизм летят под откос. Так, узнав о смерти сына, Маша, не проронив ни слезинки и вообще чувств никаких не изведав, тут же предлагает Ие: пойти на танцы. А следом, откликнувшись на предложение двух вышедших «на охоту» парней, согласится переспать с одним из них в автомобиле. «Хочу почувствовать человека внутри себя», — объясняет она Ие.
Это туманное желание будет бросать ее из объятий неловкого, некрасивого ухажера (Игорь Широков) в сумбурные объятия Ии (видимо, за эти сцены фильм был выдвинут на Каннском фестивале на ЛГБТ-премию), а затем подскажет ей экстравагантную идею: Ия должна родить для бесплодной от ранения в живот Маши (хотя сама она грешит на многочисленные аборты) нового ребенка. На роль потенциального отца выбирается почему-то уже знакомый нам пожилой врач, которого Маша обещанием настучать в НКВД за опыты с эвтаназией заставляет лечь в постель с Ией. Та требует, чтобы вместе с ними для дружеской поддержки легла и сама Маша...
Понятно, что Балагов снимает не вполне реалистическое, а условное, образное кино, но даже с учетом этого обстоятельства драматургические навороты и нелепости, достойные сериального мыла, зашкаливают за все пределы. Сценарий вообще самая слабая сторона этого фильма, включая речевые характеристики персонажей. Героини то обмениваются короткими, незаконченными, похожими на мычание репликами, то выдают образцы народного фольклора («я напрасная внутри»), то вдруг Маша в разговоре с матерью своего ухажера и женой крупного сановника (прекрасная актерская миниатюра Ксении Кутеповой) разражается отточенным литературным монологом, как будто она не санитарка, а выпускница филфака.
Актрисы-дебютантки играют истово, взахлеб, но характеров, биографий, судеб у их героинь нет. И при всей температуре бушующих на экране страстей они пребывают весь фильм, в сущности, на одной эмоциональной волне. Каждая на своей. Гармонии, лада между снулой Ией и однообразно взрывной, безбашенной Машей так и не возникнет. Как и не возникнет контакта с окружающим их миром. Героини вообще показались мне не живыми людьми из плоти и крови, а персонажами-функциями для режиссерского высказывания. Может, потому мне было трудно им сопереживать?
Понятно, что Балагов и его продюсер Александр Роднянский намеревались противопоставить намеренно антигероичную, антипафосную «Дылду» всем этим конъюнктурным, мажорным картинам про несокрушимые танки, мифологизирующим Великую Отечественную. Но то ли в силу возраста режиссера и недостатка у него жизненного опыта (Балагову всего 27), то ли под тяжестью задачи авторы в итоге отковали другую сторону этой же медали. У них получился насквозь придуманный, искусственный, анемичный фестивальный фильм. Словно ребенок, зачатый в пробирке.