Работники скорой помощи в Сатке сумели защитить свои права и своего профсоюзного лидера
В городе Сатке Челябинской области суд восстановил на работе водителя скорой помощи Дмитрия Бурдина — лидера местного отделения профсоюза «Действие». Вся вина шофера заключалась в том, что он организовывал протесты, требуя повышения зарплаты и улучшения условий труда для медработников.
Усилия профсоюзного активиста имели отклик у коллег: 5 февраля работники скорой помощи в Сатке вышли на массовый пикет, требуя доукомплектовать штат и повысить зарплаты. Еще раньше, в декабре, сотрудники саткинской скорой помощи устраивали итальянскую забастовку и записывали обращение к областным чиновникам. Но в Министерстве здравоохранения тогда отмечали, что не раз проверяли работу медицинского учреждения и нарушений не нашли. Хотя, по словам медиков, им существенно сократили ставки за ночные смены, стаж и вредность...
В приказе об увольнении Бурдина главный врач поставил жесткую формулировку — якобы за хищение бензина. Однако никаких фактов и доказательств не приводилось. Суд отменил все выговоры, которые лежали в основе незаконного увольнения Дмитрия, и приказ об увольнении главврач был вынужден отменить.
«Я собираюсь вернуться на свою работу», — заявил профсоюзный лидер. И добавил, что намерен продолжить добиваться решения проблем медицинских работников, а также привлечь к административной ответственности главного врача саткинской станции скорой помощи Константина Лаптева.
Случай, когда суд становится на сторону профсоюза в споре с администрацией, можно назвать редким, чуть ли не уникальным. Хотя такое вроде бы должно быть нормой: массовое создание в российских регионах структур Межрегионального профсоюза работников здравоохранения «Действие» показывает, что официальный профсоюз — ФНПР не занимается защитой интересов медиков.
«Можно говорить о слабости профсоюзного движения. Но это потому, что количество самих союзов сокращается — за последнее десятилетие их стало меньше вдвое», — предполагает Андрей Покида, директор Центра социально-политического мониторинга РАНХиГС. А по данным ВЦИОМа, только 12% опрошенных верят, что нынешние профсоюзы способны защитить права трудящихся, — эта оценка тоже относится в основном к ФНПР.
Впрочем, мировое профсоюзное движение тоже идет на спад: самые сильные и массовые профсоюзы ныне существуют лишь в Финляндии, Швеции, Норвегии. Там в профсоюзах состоит 60-70% работающего населения. В Великобритании, Испании, Германии — не более 20-25%. По данным Американской федерации труда, в США примерно 15 млн членов различных профсоюзов — это около 10% от всех работающих.
Но в России периодически возникают очаги профсоюзной активности в самых неожиданных местах. Недавно в Санкт-Петербурге старшеклассник одной из школ по имени Леонид, вдохновившись информацией о борьбе американских школьников за свои права, создал свой профсоюз «Ученик» с целью (ни много ни мало!) изменить в стране систему образования.
«Мы боремся за то, чтобы администрация школ соблюдала законы. Во-первых, не завышала цены в столовой. Во-вторых, не перенасыщала учебный день уроками. Бывает, в день у нас несколько контрольных подряд, по три-четыре проверки знаний!» — рассказывает школьник.
Кроме того, юноша и его последователи требуют разрешить им самовыражаться. Например, перекрасить волосы в понравившийся цвет и носить серьги.
«Но это программа минимум, — поясняет Леонид. — Программа максимум — изменить саму систему образования. Убрать ЕГЭ и ОГЭ, вернуться к той образовательной программе, что была у наших родителей. Мы планируем настоящую забастовку — с остановкой учебного процесса. Как только организуем учителей и заведем от 600 человек, воплотим эти планы в жизнь».
Сейчас в профсоюзе Леонида (хотя сам подросток просит называть свое детище опасным словом «организация») около 170 членов. Некоторые ребята учатся в одной школе с Леней, другие стали активистами после агитации в интернете. Педагоги, по словам Леонида, пока держат нейтралитет, а директор пригрозила десятикласснику обращением в прокуратуру.
«Родители меня тоже не поддержали, — вздыхает подросток. — Останавливает ли это меня? Нет. Я все равно буду продолжать бороться. И делаю я это не для какой-то будущей политической карьеры. После школы я хочу быть инженером-технологом либо учителем истории».
Любопытно, что мама Лени работает в этой же школе: читает лекции против экстремизма...