.jpg)
Эти стихи Борис Пастернак написал в 1912 году - високосном, как и нынешний
По народным приметам, високосы считались самыми тяжелыми годами, сулящими войны, неурожаи и прочие бедствия. Особенно страшились февраля. Шутка ли: раз в 19 лет этот месяц бывает «черным», то есть вообще без полнолуния! К тому же стужа и метели к концу зимы крепчают, а запасы урожая у сельчан тают. В общем, лютий, или люты, как февраль называется на украинском и белорусском, в народе издревле не любили, причем не только високосный. И радовались, провожая. Сегодня, в последний день уходящего месяца, последуем их примеру. А вдогонку — несколько историй о самых известных февралях...
На картине художника XIX века Алексея Наумова (фото вверху) — один из таких страшных февралей, 1837 года. Да и название говорит само за себя: «Тайный увоз тела Пушкина из Петербурга». Сегодня, когда мы чуть ли не поминутно знаем, что происходило после смерти поэта, очевидно, что его отпевание и похороны стали: настоящей спецоперацией! О ее причинах рассказал глава Третьего отделения Александр Бенкендорф в отчете Николаю I. Оказывается, виной всему либералы, которые в большом количестве затесались в круг приверженцев поэта и хотели не только устроить ему торжественное отпевание, но и следовать до места погребения в Псковской губернии, а в конце даже выпрячь лошадей и самим везти гроб.
«Мудрено было решить, не относились ли все эти почести более к Пушкину-либералу, нежели к Пушкину-поэту, — делился своими сомнениями шеф жандармов. — И не будет ли подобное как бы народное изъявление скорби о смерти Пушкина представлять неприличную картину торжества либералов». Про то, что за два дня, пока тело поэта находилось в квартире на Мойке, его праху пришли поклониться десятки тысяч людей, причем самых разных сословий, возрастов и взглядов, главный жандарм умолчал: это нарушило бы его концепцию «как бы народного изъявления». Но зато упомянул о решении «мерами негласными устранить сии почести». Что и было проделано.
Ночью накануне отпевания, намеченного на 1 февраля (13-е по новому стилю), в квартире остались самые близкие друзья. Молились, прощались. И вдруг — шум, движение в передней, жандармы. «Нас оцепили, — вспоминал Василий Жуковский, — и мы, так сказать, под стражей проводили тело до церкви».
«Народ обманули, — позже запишет в дневнике историк литературы и цензор Александр Никитенко. — Сказали, что Пушкина будут отпевать в Исаакиевском соборе, так означено и на билетах, а тело из квартиры вынесено ночью, тайком, и поставлено в Конюшенной церкви. В университете получено строгое предписание: профессорам не отлучаться от своих кафедр, а студентам присутствовать на лекциях. Я не удержался и выразил попечителю прискорбие по этому поводу. Почему русские не могут оплакивать своего согражданина, сделавшего им честь своим существованием? Иностранцы приходили поклониться поэту, а нам, профессорам университета, и русскому юношеству это воспрещено: тайком, как воры, должны прокрадываться к нему. Мне был ответ: «Студентам там лучше не быть, они могут пересолить»...
После отпевания, которое все равно прошло при огромном стечении народа (хотя пускали только по приглашениям), гроб: спрятали в подвал церкви, до получения высочайших указаний! Князь Петр Вяземский, по словам очевидцев, был так этим потрясен, что упал без сознания на паперти. Проводить поэта в последний путь в село Михайловское царь разрешил одному лишь Александру Тургеневу — историку, публицисту, другу Пушкина. Позже тот расскажет, как это было. «3 февраля, в полночь, мы отправились из Конюшенной церкви с телом Пушкина в путь: я с почтальоном в кибитке позади, жандармский офицер впереди. А дядька покойного встал на дрогах, где под соломой, обернутым в рогожу, везли ящик с телом, и не покидал его до самой могилы».
Сейчас в это трудно поверить, но никто из друзей не попытался присоединиться к скромному кортежу: самые дерзкие отбывали наказания после восстания 26 декабря 1825 года, а оставшимся в столице было что терять. На похоронах не оказалось и никого из близких: только крестьяне, девушки-сестры из соседнего имения Тригорское, дядька Пушкина Никита Козлов и все тот же Тургенев. Вдова приедет на могилу в Святогорский монастырь на Псковщине лишь через два года.
«Не удалось провести и панихиду в Москве, — писал Вяземский в марте 1837 года своим друзьям в Париж. — Кто-то донес, и церемонию запретили. Наши журналы и друзья Пушкина не смеют ничего про него печатать. С ним то же, что с Пугачевым, память которого велено было предать забвению. Но тот хоть бунт поднял, а Пушкина-то за что, за гений?» Ответ мы теперь знаем. Но, в отличие от князя, знаем и продолжение этой истории. 6 июня 1880-го (Вяземский не дожил всего два года!), в день рождения поэта, в России впервые отметили Пушкинский день — и делают это и поныне. А кто теперь, кроме специалистов, сможет назвать, без помощи «Гугла», дни рождения его гонителей?
Еще одна февральская история, и тоже с долгим послевкусием, произошла уже в високосный год. 1904-й, начало Русско-японской войны — той самой «маленькой победоносной», которая должна была остановить развитие революционных настроений в России. Но все пошло не так с первого дня. А точнее, с первой ночи — на 9 февраля, когда японский флот напал на русскую эскадру у Порт-Артура и вывел из строя три корабля. А днем 9-го в корейской бухте Чемульпо произошло самое известное событие той войны, сейчас этот день отмечают как памятную дату военной истории России.
.jpg)
На фото вверху — как раз тот момент, когда получивший тяжелые повреждения в сражении с японской эскадрой крейсер «Варяг» вернулся в бухту и поднял сигнал «Терплю бедствие». В бухте стояли корабли нейтральных стран — Франции, Англии, США и Италии, — которые часом раньше салютовали русским морякам, отправлявшимся на неравный бой (хотя проводить их до выхода в открытое море отказались). Все, кроме американцев, прислали шлюпки снять экипаж. «Варяг», чтобы не достался врагу, был затоплен (как и канонерская лодка «Кореец»), а уцелевшие герои с почетом встречены в России и обласканы царем. Но хода войн-ы, конечно, это не могло изменить. В конце 1904 года пал Порт-Артур, в феврале — марте 1905-го — поражение при Мукдене и дальше по нарастающей. А в России тем временем набирала силы революция.
.jpg)
В ней, кстати, принимали участие и некоторые из бывших матросов «Варяга». Были и те, кому довелось пережить весь калейдоскоп войн и революций, начало которым положил 1904 год. Один из них, Иван Шутов (на фото вверху) после ранения был комиссован и вернулся в деревню Чепаниха в Удмуртии. В 1954 году, когда в честь юбилея оставшимся морякам вручали медали «За отвагу», репортер поинтересовалась, помнит ли он те события. «Еще как помню, — отвечал тот. — У нас многие тогда говорили: плохой год, високосный, удачи не жди. Но не сдаваться ж, коль они полезли». Корреспондент удивилась, но спорить не стала: думаю, считала ближайшие високосные годы и вспоминала, когда что произошло, интернета-то под рукой не было. Я, признаться, тоже прикинула, начиная с 2000-го. Хоть и не верю, а впечатляет! Одна пандемия 2020-го чего стоит. Да и феврали случались еще те...
.jpg)
А вот у Бориса Пастернака, чьи стихи вынесены в заголовок, с этим месяцем были особые отношения. Почти мистические: поэт верил, что неспроста день его рождения пришелся на день смерти Пушкина. И принял как должное, что именно стихотворение о феврале, написанное в 1912 году, сделало его знаменитым (на фото вверху — портрет тех лет, написанный отцом, Леонидом Пастернаком). А вот в 1959 году февраль вдруг повернулся к нему спиной. На Западе вышли его стихи «Нобелевская премия» — о преследованиях, которым писатель подвергся после присуждения высокой награды. Пастернака вызвали к генпрокурору, угрожали статьей об измене Родине. Правда, суд Божий опередил человеческий: вскоре у писателя обнаружили рак легких, и через год его не стало. А стихи и проза — остались. Вот фрагмент «Нобелевской премии»:
Я пропал, как зверь в загоне. / Где-то люди, воля, свет, / А за мною шум погони, / Мне наружу ходу нет... Что же сделал я за пакость, / Я убийца и злодей? / Я весь мир заставил плакать / Над красой земли моей. Но и так, почти у гроба, / Верю я, придет пора — / Силу подлости и злобы / Одолеет дух добра.