ЮРИЙ КАЗАКОВ: "ЭТИ РАССКАЗЫ ЖГУТ МОЮ ДУШУ"

Главная Жизнь 01:01 08 Августа 2002 14648

"Мы не знаем того, что за гробом, но знаем из обыкновенного опыта, что наша память об ушедших может быть громадной, невообразимой, высокой, и тогда они остаются жить с нами". Это написал Виктор Конецкий в книге "Эхо", вышедшей в конце девяностых. В той ее

Безрукова Людмила

Напечатать

- Виктор Викторович очень тяжело переживал смерть Юрия Казакова. До самых последних своих дней вспоминал о нем, сокрушался, что мало издают его книг, - говорит вдова писателя-мариниста Татьяна Валентиновна Конецкая.
Она не сразу ответила согласием на мою просьбу рассказать об отношениях Конецкого и Казакова. Тем более что сама лично с Юрием Павловичем знакома не была. Но долг памяти, о котором пишет Виктор Викторович, оказался в данном случае решающим. В небольшой двухкомнатной квартире Конецких на Петроградской стороне, главное место в которой занимают письменный стол и книжные стеллажи, едва ли не первое, что бросилось мне в глаза, - фотография Казакова. Небольшая, черно-белая, явно любительская, она, по словам хозяйки, была очень дорога ее мужу. Сделана фотография в 1966 году на очередном пленуме Союза писателей СССР.
В шестидесятые Казаков работал в охотку, печатался много, причем не только в своей стране. "Вышла у меня книга в Италии. С фотографией. Этакий я на ней красивый сукин сын..." (Ю. Казаков - В. Конецкому, 23.11.60). "А я сценарий кончил. Гениальными мазками набросал монастыри, сумерки, людей... Есть слухи - нравится Ромму..." (15.01.61). "Три рассказа, старик, за три дня! Теперь я, как падишах, пью пиву и жру тарань. Я начхал на всех хемингуеев и разных прочих. Эти рассказы жгут мою душу и требуют немедленного опубликования" (16.05.61)...
- Переписку с Юрием Казаковым Виктор Викторович впервые опубликовал в 1986 году в журнале "Нева", - рассказывает Т. В. Конецкая. - Позже она вышла в его сборнике эссе и воспоминаний с дополнениями и комментариями автора. Далась эта работа ему нелегко. О чем косвенно свидетельствует и то, как он ее озаглавил: "Опять название не придумывается". "За кадром", как принято говорить в таких случаях, в этой публикации практически ничего не осталось. Конецкий принадлежал к тем писателям, которые о чем говорят, думают, то и пишут - честно, откровенно, без утайки и ложной скромности.
- Они дружили много лет, а потом вдруг словно черная кошка пробежала между ними: перестали встречаться, переписываться. В публикации "Опять название не придумывается" Виктор Конецкий касается этого как-то вскользь, нехотя: "Причина разрыва: 1. Пьянство и дурь, которую люди вытворяют, находясь в пьяном состоянии. 2. Наше разное отношение к Константину Георгиевичу Паустовскому". Дома, в разговоре с вами, он касался этой, безусловно, больной для него темы?
- Они познакомились в 1957 году на Всесоюзном семинаре молодых прозаиков Северо-Запада, проходившем в Ленинграде. Люди одного поколения, "невоевавшие, но хлебнувшие", как говорил Виктор Викторович. Мне видится, и - "раненные войной". Очень несхожие между собой, с нелегкими характерами и большим писательским дарованием. Познакомились и быстро подружились. "Все-таки это неведомая вам радость - выйти поколением. Мы плечами опирались друг на друга, но спуску друг другу не давали",- сказал однажды Конецкий, беседуя с одним своим коллегой. В этих словах, пожалуй, вся правда его взаимоотношений с Казаковым. Он высоко ценил его талант. Происшедший между ними в конце шестидесятых годов разрыв переживал тяжело. Но никогда не обсуждал ситуацию ни со мной, ни с кем-либо еще. Вообще не любил подобного рода обсуждений. При этом делал все возможное, чтобы помочь другу в издании его рассказов. Ценил их очень высоко. Да и как не ценить Казакова - это такая высокая планка! В русской литературе он стоит наравне с Буниным, Чеховым, гораздо выше многих своих писателей-современников, имена которых гремели в СССР в 50 - 70-е годы, а теперь их не всех и вспомнишь.
- Возможно, потому, что вышел талантом и вместе с тем был скромен, как свидетельствуют его друзья, не брал "тараном" "толстые"" журналы и издательства, его мало издавали... К сожалению, и сейчас найти книги Юрия Казакова не просто.
- Да, я специально интересовалась в петербургских книжных магазинах. После долгих поисков нашла в одном из них тоненький, неказистый с виду сборничек, изданный на очень плохой бумаге еще в 1992 году. Конечно, это вина издателей, что плохо знают современную русскую литературу, не продвигают ее. Но и читатели, к сожалению, сейчас таковы, что серьезным, написанным великолепным языком рассказам и повестям предпочитают незамысловатые детективчики, заполонившие книжный рынок. Виктор Конецкий, готовя к изданию свою книгу воспоминаний "Эхо", надеялся таким образом повлиять на ситуацию. Он остро чувствовал человеческую искренность и задушевность писательского слова. То, что, собственно, и было как в личности, так и в прозе Юрия Казакова.
Конецкого некоторые его коллеги упрекали в том, что при жизни он публикует частную переписку, вынося на публику интимное, сокровенное. Но такой он был человек - в интересах дела не думал об условностях. А суть в том, что он раньше других понял, уже через два-три года после смерти Юрия Павловича, - Казакова стали забывать. И без преувеличения самым счастливым для него днем в последние годы жизни был зимний день 2000-го, когда я прочитала ему информацию, опубликованную в "Литературной газете", о том, что учреждена премия имени Ю. П. Казакова за лучший рассказ. "Вспомнили! - воскликнул на это Конецкий. - Я всегда знал, что так будет".
- Возможно, сейчас, к 75-летнему юбилею Юрия Казакова, его произведения будут изданы солидным тиражом?
- Как мне сказали, его вдова, живущая в Москве, подготовила двухтомник избранных произведений писателя. Работала она над ним долго, кропотливо. Многие неопубликованные рукописи Юрия Павловича, как и его черновики, к сожалению, сгорели. Точнее, были сожжены. Они хранились на его даче в Абрамцеве. Он любил там работать. После его смерти дача долго оставалась без присмотра. На нее зачастили бездомные. Рукописями Казакова они топили печь... В августе девяносто пятого, в одну из последних поездок Виктора Викторовича в Москву, мы выкроили время - по его настоянию, - чтобы побывать в Абрамцеве. Надеялись застать там Тамару с сыном. Однако на даче никого не было. Походили по саду, посидели с Конецким на крылечке любимого "кабинета" - небольшого уютного дома его друга, помолчали, вдыхая запах сосен и, как хотелось нам думать, "воздух, которым дышал Казаков". Когда мы возвращались из Абрамцева в Москву, Виктор Викторович, нарушив затянувшееся молчание, сказал: "Вот я и простился с Юрой"...
- "...А чтобы помочь нашей памяти не скудеть, мы создаем памятники. И талантливые памятники способны сдуть с наших душ пепел обыденности", - писал Конецкий. Но, насколько я знаю, он не очень любил мемориальные доски "и все такое прочее". Считал, что писатель живет, пока издаются, читаются его книги.
- Да, лучшим памятником любому писателю Конецкий считал его книги. Пока, говорил, их читают - писатель жив. Относил это и к себе, не хотел, чтобы его самого после смерти увековечивали "досками". Тем не менее хотел, чтобы на Арбате, где Юрий Павлович прожил 30 лет, была мемориальная доска. За это ратовал и продолжает ратовать Евгений Евтушенко. Еще несколько лет назад он горячо говорил об этом - со страниц газет, по радио. Увы, дело так до сих пор и не сдвинулось с места. А ведь речь идет о человеке, который смог возродить и оживить жанр русского рассказа. О писателе, которого многие ставят в один ряд с классиками отечественной литературы ХIХ - ХХ веков. Когда умер Виктор Астафьев, редактор одного из столичных изданий попросил Виктора Конецкого откликнуться на это печальное событие, написать несколько строк. Виктор Викторович никогда не помнил никаких дат. А тут продиктовал: "Умер Виктор Петрович Астафьев. Вдруг осознал, что в этот же день - 29 ноября - девятнадцать лет назад - умер Юрий Казаков. Случайность? Астафьева я ставлю рядом с Казаковым по пронзительности и честности прозы. А это для меня главное. Уверен, что Виктор Петрович не возражал бы против этого сопоставления. Ибо знал цену всему истинному..."
"Лежу я себе на койке в госпитале, думаю невеселую думу... А лежу я, брат, товарищ и друг, в центральном военном госпитале по поводу диабета и отнимания ног. За окном то туман, то дождик, то снег выпадает, то растает - чудесно! Я себя за последние лет шесть так воспитал, что мне всякая погода и всякое время года хороши, одеться только нужно соответственно. А если потеплее одеться, то счастье и счастье. Надо, надо нам с тобой встретиться, поговорить надо, жизнь такая настает, что... надо бы нам всем, хоть напоследок, нравственно обняться... Пульс у меня за последнее время 120, давление 180/110 - сегодня утром чуть сознание не потерял, говорят, спазм в мозгах, загрудинная боль схватывает раза два в день... Так что, на всякий случай, прощай, друг мой, не поминай лихом" (Ю.П. Казаков - В. В. Конецкому, 21 ноября 1982 г.).
"Тщательно проанализировал твой почерк в последнем послании. И машинописный текст. И содержание. И пришел к выводу, что ты сильно преувеличиваешь свою близость к тому свету. Жизни в тебе еще навалом, если смог так окрыситься на меня за "Третьего лишнего"... Письмо это я отправил в 17 часов 28 ноября 1982 года. Плохие сны снились ночью. Утром позвонили из Москвы: Казаков умер с 28-го на 29-е..." (В. Конецкий. "Опять название не придумывается").

Напечатать

Жизнь 00:15 / 07 Ноября 2025 9433

«С чувством гордости вышли 7 ноября советские люди на улицы Кенигсберга»

80 лет назад на нынешней площади Победы состоялся первый советский парад

Владислав Ржевский, Калининград

Труд

По площади чеканят шаг летчики, участвовавшие в Восточно-Прусской операции. Фото из открытых источников

«Поверженная прусская столица — Кенигсберг — 7 ноября 1945 года впервые за всю свою семивековую историю увидела великий Октябрьский праздник советского народа» — так 80 лет назад написала...