«И тогда мы посмотрим друг на друга и сразу поймем, кто мы такие…»

Главная Культура 00:24 12 Ноября 2021 9144

Римас Туминас - о времени, о театре и деревьях

Напечатать

Римас Туминас, вслед за Роденом, убежден: искусство начинается там, где есть внутренняя точность. Фото предоставлены Театром имени Вахтангова

Принимая руководство Вахтанговским, он не предполагал, что этот театр станет его судьбой. Выпуская к 90-летию театра «Пристань», сомневался, что будет отмечать его столетие. Но вот оно — случилось! Римас Туминас — человек, проходящий сквозь время. И диалог с ним растягивается на годы, потому что он предпочитает больше говорить о времени, чем о себе.

Римас Туминас — созидатель даже не по призванию, а по генокоду. «Когда я был маленьким, — его голос заметно теплеет, — наша семья часто переезжала с места на место. И куда бы мы ни приехали, отец первым делом высаживал возле дома сад. Яблони. Он знал, что мы проживем тут года два-три, ну, может быть, чуть больше, а молодым деревцам, чтобы начать плодоносить, нужно гораздо больше времени. Значит, яблок ему, скорее всего, не дождаться и плоды его трудов достанутся чужим людям. Но это его не останавливало. Каждый раз на новом месте происходило то же самое. И глаза отца, когда он смотрел на цветущие яблони, я не забуду до конца своих дней».

Вот это умение терпеливо ждать, пока саженцы окрепнут, а прекрасные цветы обернутся наливными плодами, пожалуй, и является определяющим в его характере. И человеческом, и режиссерском.

Театр имени Вахтангова он, «варяг», призванный со стороны, возглавил в 2007 году. Сегодня никто уже и не вспоминает о том, что прославленная труппа, переживавшая один из самых трудных моментов своей истории, приняла Туминаса, мягко говоря, настороженно, не поверив уверениям в том, что никаких революций он устраивать не намерен. Опасение насчет того, что литовский режиссер с мировым именем начнет строить на легендарной сцене какой-то неведомый свой театр, казалось всем очевидным. Чувство это оставалось и после второго, и после третьего сезона.

«Когда к 90-летию я предложил труппе ставить «Пристань», — вспоминает Римас Владимирович, — то сказал, что, если получится не очень хорошо, к столетию придумаю что-нибудь получше. Все замолкли, наступила пауза, и по глазам было видно, что многие с ужасом думают: так он что, еще на 10 лет собирается остаться? Я, конечно, шутил. Мне тогда не верилось, что я буду тут, когда театру исполнится век».

Чтобы попасть на «Пристань», спектакль, ставший гимном во славу театра и его лицедеев, кассы тогда брали штурмом, прямо как в старые советские времена. Это действительно нужно было увидеть, поскольку на сцене обретала плоть и стать легенда о великом театре, созданном гением, страстно любившим жизнь. Спектакль Туминаса был не данью традиции, не надгробным монументом былой славе, а мощным старым деревом, к которому заботливая рука привила молодые побеги.

А о «спектакле столетия» режиссер начал думать задолго до того, как сама «Пристань» ушла в легенду. Он не торопился: «Не надо специально заставлять себя размышлять о времени, в котором находишься. Боишься ошибиться — не начинай, поживи еще, не думая ни о театре, ни об искусстве вообще». А выбор ему предстояло сделать ни больше ни меньше между гетевским «Фаустом» и «Войной и миром»!

«Для меня это были равные по силе произведения, — признается режиссер. — В «Фаусте» мне была интересна не столько философия, сколько возможность взглянуть на наш мир как бы сверху, присоединившись к путешествующему по земле Фаусту. Но и Толстой такую возможность давал, только реализованную иначе. Обращение к нему мне казалось закономерным. Что ставить после Лермонтова? Пушкина! А после Пушкина? Толстого! Конечно, я понимал, что очень рискую. «Войну и мир» все проходят в школе и, даже если читают кое-как, все равно имеют какое-то свое представление о романе и его героях. Спектакль не роман — значит, каждому в зале будет чего-то недоставать в том, что он увидит на сцене. Вероятность провала была вполне ощутимой. Наверное, вот этот риск и определил окончательный выбор».

А Туминас, если рискует, то делает это азартно и даже радостно. Есть упоение в бою: Нет, не так. Вернее, не совсем так. Для Туминаса театр не поле сражения — ни с автором, ни с артистами, ни тем более со зрителем. А что тогда? Ответ очевиден: «Это большой, красивый сад. И чтобы его возделывать, нужны не «звезды», а трудолюбивые, совестливые люди. А еще театр — это ежедневная борьба со смертью, которую человек всеми силами пытается от себя отодвинуть. Суть не в том, чтобы он был «современным» или «актуальным», но непременно светлым и жарким, чтобы у этого огня мог передохнуть человек, прежде чем снова отправиться блуждать в холодной темноте в поисках своего счастья».

Именно поэтому в «Войне и мире» все очень просто и лаконично. Не зря еще в самом начале работы Туминас обратился к актерам словами из завещания Родена: «Искусство начинается там, где есть внутренняя точность». («Чтобы вы поверили ему, если не очень верите мне», — пошутил тогда Римас Владимирович.)

Борьба за счастье приводит героев не к любви, а к конфронтации, не к миру, а к войне (Пьер — Павел Попов, Элен — Анна Антонова)

«Мне было легко работать с текстом Толстого, — рассказывает Туминас. — Мы выбирали эпизоды, пробовали, примеривались, перелетали от одного к другому. Этому тексту ничего не требуется — ни декораций, ни бутафории. Только артисты и текст. Они давно хотели попробовать сыграть так, чтобы им ничего не мешало. Я их послушался. И у них получилось. Я очень рад за нашу труппу. У нас на сцене только одна огромная двигающаяся стена. На ней все — и роман Толстого, и то, что мы в нем не доиграли, и вся наша жизнь вообще. Был соблазн что-то такое на ней развесить или спроецировать. Но я устоял. Потому что на самом деле не люблю слишком буквальный театр, не оставляющий места для фантазии ни тем, кто на сцене, ни тем, кто в зале. Все существует только в потоках света, музыке и в: воображении».

Ни народных масс, ни сверхгероев масштаба Кутузова или Наполеона зритель на сцене не увидит. Только отдельных людей, вместе и поодиночке сражающихся за свое счастье. Точнее, за то, что им кажется счастьем. И эта кровопролитная борьба, по мнению Туминаса, как раз и делает их несчастными. «Все беды от того, что люди за него воюют, а нужно просто знать, что оно где-то есть. И, скорее всего, существует оно внутри тебя самого. Пьер понял это, побывав в плену, Андрей — получив смертельную рану. Только заглянув в глаза смерти, можно ощутить силу любви».

Для героев Толстого война закончилась. Но не для нас. «Война продолжается, — считает Туминас. — И будет продолжаться. Просто мы этого не замечаем. Для нас это состояние стало нормой. И своими силами человечество прекратить ее, по-моему, уже не сможет. Мы забыли простую истину, задолго до Шекспира сформулированную Ронсаром: «Всесильная Судьба распределяет роли, и Небеса следят за нашею игрой». Нужно вмешательство Высшей силы. Я верю в то, что она проявится. Не может не проявиться. И тогда мы посмотрим друг на друга и сразу поймем, кто мы такие. И нам станет очень стыдно за то, в какой лжи, в какой мишуре мы жили со всеми нашими чинами и иерархиями. И придется восстанавливать здесь, на Земле, порядок, тот, которому подчиняется мироздание и который мы так долго не соблюдали».

Прав ли Туминас? Узнаем еще лет эдак через десять. Или через сто...

Римас Туминас Театр Вахтангова

Напечатать

Культура 00:04 / 05 Апреля 2024 10077

Ходим Гоголем

Даром, что ли, Николай Васильевич родился в День шутника 215 лет назад?

Дарья Ефремова

Труд

Памятник Н.В.Гоголю (скульптор Н.В.Томский, 1952 г.). Гоголевский бульвар. Москва. Фото: © Eugenii Belikov, globallookpress.com

Растиражированная формула «Все мы вышли из гоголевской шинели» (есть еще вариант «из-под шинели») — одна из самых загадочных. Толком даже неизвестно ее первородство. Одни приписывают этот,...