"В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО"

Главная Жизнь 01:01 16 Января 2003 203

БЫЛИНЫ
Есть основания предполагать, что былины были первыми устными поэтическими

Напечатать

БЫЛИНЫ
Есть основания предполагать, что былины были первыми устными поэтическими произведениями. А вот кто были авторы былин, узнать никому еще не довелось, да и ряд ли доведется. Известно только, что авторы пели былины на собственные мелодии под гусли. Возможно, среди них были и Боян, и автор "Слова о полку Игореве". Безусловно, многих из них власть по головке не гладила - потому что тема неблагодарности власти к богатырям, спасавшим землю Русскую, звучала в былинах очень часто.
Былины принято считать героическим эпосом. Это справедливо. Но героизм всегда трагичен, потому что в его основе - самопожертвование. Чаще всего современники платили героям неблагодарностью. Это на себе испытали и все трое васнецовских богатырей, а особенно Илья Муромец.
По-моему, лучшее, что сделал Андрей Тарковский, - это глава о колоколе в фильме "Андрей Рублев". В сущности, это экранная былина.
Талантливость русского народа и неблагодарность власть имущих и черни к великим мастерам - это главная, никогда не прекращавшаяся русская усобица. В былине даже такой незаурядный князь, как Владимир Красное Солнышко, пригласив богатырей на защиту только что начавшей собирать себя по клочкам Руси, с пренебрежительной кичливостью предоставлял на пирах далеко не самые почетные места Илье Муромцу и его товарищам, чтобы они не слишком зазнавались. "Садись с нами хлеба кушати, трапезовать, на нижнем конечку есть местечка немножечко, други местечка все призабавлены, местечка все позаняты". На скамьях при Владимире были перегородки - чтобы во время пира каждый сверчок знал свой шесток. Однако Илья в одной из былин поломал перегородки и "прижал" расположившихся за столом по иерархии бояр и купцов. Вот что былины ставят во главу угла русского богатырства - разрушение сословных перегородок. Только в момент опасности князь с горечью вспомнил о том, что все богатыри - в опале, а сам Илья Муромец, брошенный в погреб - в земляную тюрьму, - наверно, приказал долго жить. Но узнав, что Илья чудом выжил, Владимир спустился к нему в темницу и по одной из былинных версий даже на колени встал, умоляя "постараться за веру христианскую", не ради него, князя Владимира, а "для бедных вдов и малых детей". Разве это не напоминает о том, как Сталин в начале войны хотел дать крупное назначение одному военачальнику, забыв о том, что тот с его ведома, арестован как "враг народа". "Но он... он в тюрьме... " - осторожно напомнили Сталину. "Нашел место, где находиться в такое время, - недовольно буркнул Сталин. - Освободить, вызвать в Москву". Боже мой, как непоправимо растянулась в истории эта наша русская Былина Неблагодарности - неужели на времена вечные?
Сила без благородной точки приложения еще не есть богатырство. Таков Святогор, который если и едет куда-нибудь, то чаще всего бесцельно, бессмысленно. Собственная сила для него - не оружие для борьбы против чего-то и во имя чего-то. Ему просто-напросто "Грузно от силушки, как от тяжкого бремени". Он измучен неспособностью найти применение своей силе. Он пытается убедить и себя, и других, что, дескать, легко повернул бы землю, а вот что случилось бы при этом с землей - и не задумывается. Однако он не способен оторвать от земли переметную, убогонькую с виду сумочку и, беспомощно тужась, по колено уходит в землю, на лице проступает кровавый пот, и "все жилы и суставы распущаются". Что же в ней скрыто - в этой сумочке? Былина отвечает: "Тяга земная". Лишь тот, над кем царит власть земли, способен и сам по-хозяйски нежно властвовать над землей. Но Святогор верит только в свою силу. Даже в гроб он ложится самонадеянно: "Я ляжу, так весь гроб раздавлю". Ан нет, в одной из былинных версий стенки гроба не поддаются, и нежданно крышка сама прыгает на гроб и прирастает навсегда. В стихах "Наследники Сталина" у меня были такие строки: "Безмолвствовал мрамор. Безмолвно мерцало стекло. Безмолвно стоял караул, на ветру бронзовея. А гроб чуть дымился. Дыханье из гроба текло, когда выносили его из дверей мавзолея". Видимо, "дыханье из гроба" появилось у меня подсознательно, ибо еще с детства меня пугала загадочностью былина о смерти Святогора, когда, умирая, он попросил Илью приникнуть к щели губами и принять вместе с последним вздохом Святогора его силу. Но Илья отказался: "А мне своей силушки достаточно. Если силушки у меня да прибавится, Меня не будет носить да мать сыра земля". Наверное, в этом-то и есть разгадка крушения всех империй и всех диктаторов - когда они перенабирали силу, а у излишней силы есть тяжесть, которая может раздавить и любого человека, и любое государство...
Наши русские былины,
что курганы-исполины,
раньше были высоки.
Потихонечку осели,
да, видать, не от веселья,
а от старческой тоски.
Неизвестно им, былинам,
ни про знамя над Берлином,
ни про въезд гусар в Париж,
ни про Пушкина с Дантесом.
Это, как за темным лесом,
В Домонголье не узришь.
Слава Богу, неизвестно
им про наши самозверства.
Даже имя Сталина!
Им оно совсем не страшно.
Это Идолище - наше.
Это наша старина.
Предпоэтом быть не просто.
В дело шла тогда береста
и для грамот, и лаптей.
Предстихи понатерпелись.
Приглушенно они пелись
в свисте сабель и плетей.
И задерживали гуси
плавный царственный полет,
чтоб внизу услышать гусли -
Русь, хоть пьет, но так поет!
И в огне неопалимы,
и в воде нетонучи,
по Руси брели былины,
непонятно было - чьи.
А в одной былине
на дырявой мешковине,
постланной на пышущей печи,
где пекутся пышные калачи,
Илья Муромец сидит сиднем
и закусывает мякишем ситным
на глазах голодного народа
свои тридцать лет
и три года -
те, в которых ничегошеньки нет,
а сплошное "делать нечего"
да печево
матушкино.
Жизнь совсем не богатырская -
мякишная...
А ему и говорит мякиш:
"Меня медом ты напрасно мажешь!
Встану в горле я колом,
чтоб глядел ты соколом.
Чтоб ногами ты окреп,
ты грызи лишь черствый хлеб.
Чтобы ты умнел, Илюшка,
есть не мякиш, а горбушка!
Мне калики тайну принесли:
Русь -
она горбушка всей земли!"
А во второй былине
сказ о Добрыне,
о Добрыне свет Никитиче,
чей аркан свистел
так накидчиво,
а в руках плясал харалужный меч,
так что головы змеиные -
с плеч,
а Добрыня покрякивал
да поахивал,
но змеенышей с ног только стряхивал.
А когда он ходил босиком, не спеша,
норовил не убить невзначай мураша.
И какая же русская это душа,
если эта душа не добрыня,
а злодыня?!
А в третьей былине
едет по долине,
маковой,
ромашечной,
где цветы -
по пояс,
из лука непромашечный
Алеша Попович.
В Половецком поле часто он погащивает,
и все стрелы хитростью наващивает.
То, что он такой красивый,
но нисколько не спесивый, -
эти слезы красным девицам подслащивает.
Сам я тоже стал курганом.
Стал хранилищем всем ранам,
всем забытым именам.
Сам я стал почти былиной,
вероятно, слишком длинной -
не могу упомнить сам.
Илья Муромец мне машет
на распутии судеб.
Для зубов опасен мякиш.
Выбираю черствый хлеб.
СВЯТОГОР И СУМОЧКА ПЕРЕМЕТНАЯ
Снарядился Святогор во чисто поле гуляти,
Заседлает своего добра коня
И едет по чисту полю.
Не с кем Святогору силой померяться,
А сила-то по жилочкам
Так живчиком и переливается.
Грузно от силушки, как от тяжелого беремени.
Вот и говорит Святогор:
"Как бы я тяги нашел,
Так я бы всю землю поднял!"
Наезжает Святогор в степи
На маленькую сумочку переметную.
Берет погонялку, пощупает сумочку -
она не скрянется.
Двинет перстом ее - не сворохнется,
Хватит с коня рукою - не подымется:
"Много годов я по свету езживал,
А эдакого чуда не наезживал,
Такого дива не видывал:
Маленькая сумочка переметная
Не скрянется, не сворохнется, не подымется!"
Слезает Святогор с добра коня.
Ухватил он сумочку обеими руками,
Поднял сумочку повыше колен, -
И по колена Святогор в землю угряз,
А по белу лицу не слезы, а кровь течет.
Где Святогор угряз, тут и встать не мог.
Тут ему было и кончение.
Исцеление Ильи Муромца
В славном городе во Муроме,
Во селе было Карачарове,
Сиднем сидел Илья Муромец, крестьянский сын,
Сиднем сидел цело тридцать лет.
Уходил государь его батюшка
Со родителем со матушкою
На работушку на крестьянскую.
Как приходили две калики перехожие
Под тое окошечко косявчето.
Говорят калики таковы слова:
"Ай же ты, Илья Муромец, крестьянский сын!
Отворяй каликам ворота широкие,
Пусти-ка калик к себе в дом".
Ответ держит Илья Муромец:
"Ай же вы, калики перехожие!
Не могу отворить ворот широкиих,
Сиднем сижу цело тридцать лет,
Не владаю ни руками, ни ногами".
Опять говорят калики перехожие:
"Выставай-ка, Илья, на резвы ноги,
Отворяй-ка ворота широкие,
Пускай-то калик к себе в дом".
Выставал Илья на резвы ноги,
Отворял ворота широкие
И пускал калик к себе в дом.
Приходили калики перехожие,
Они крест кладут по-писаному,
Поклон ведут по-ученому,
Наливают чарочку питьица медвяного,
Подносят-то Илье Муромцу.
Как выпил-то чару питьица медвяного,
Богатырско его сердце разгорелося,
Его белое тело распотелося.
Воспроговорят калики таковы слова:
"Что чувствуешь в себе, Илья?"
Бил челом Илья, калик поздравствовал:
"Слышу в себе силушку великую".
Говорят калики перехожие:
"Будь ты, Илья, великий богатырь,
И смерть тебе на бою не писана;
Бейся-ратися со всяким богатырем
И со всею поленицею удалою,
А только не выходи драться
С Святогором-богатырем -
Его и земля на себе через силу носит;
Не ходи драться с Самсоном-богатырем -
У него на голове семь власов ангельских;
Не бейся и с родом Микуловым -
Его любит матушка сыра земля;
Не ходи още на Вольгу Сеславьича -
Он не силою возьмет,
Так хитростью-мудростью.
Доставай, Илья, коня собе богатырского,
Выходи в раздольице чисто поле,
Покупай первого жеребчика,
Станови его в срубу на три месяца,
Корми его пшеном белояровым.
А пройдет поры-времени три месяца,
Ты по три ночи жеребчика в саду поваживай
И в три росы жеребчика выкатывай,
Подводи его к тыну ко высокому.
Как станет жеребчик через тын перескакивать
И в ту сторону и в другую сторону,
Поезжай на нем, куда хочешь,
Будет носить тебя".
Тут калики потерялися.
Пошел Илья ко родителю ко батюшку
На тую на работу на крестьянскую, -
Он дубье-колодье все повырубил,
В глубоку реку повыгрузил,
А сам и сшел домой.
Выстали отец с матерью от крепкого сна -
испужалися:
"Что это за чудо подеялось?
Кто бы нам это сработал работушку?"
Работа-то была поделана,
И пошли они домой.
Как пришли домой, видят:
Илья Муромец ходит по избы.
Стали его спрашивать,
Как он выздоровел.
Илья и рассказал им,
Как приходили калики перехожие,
Поили его питьицем медвяныим -
И с того он стал владать руками и ногами
И силушку получил великую.
Пошел Илья в раздольице чисто поле,
Видит: мужик ведет жеребчика немудреного,
Бурого жеребчика косматенького.
Покупал Илья того жеребчика,
Что запросил мужик, то и дал;
Становил жеребчика в сруб на три месяца,
Кормил его пшеном белояровым,
Поил свежей ключевой водой.
И прошло поры времени три месяца.
Стал Илья жеребчика по три ночи
в саду поваживать,
В три росы его выкатывал;
Подводил ко тыну ко высокому,
И стал Бурушко через тын перескакивать
И в ту сторону и в другую сторону.
Тут Илья Муромец
Седлал добра коня, зауздывал,
Брал у батюшки, у матушки
Прощенье-благословеньице
И поехал в раздольице чисто поле.

Напечатать

Жизнь 00:01 / 29 Марта 2024 4561

Трудовой мигрант: враг или друг?

Поговорим начистоту на больную тему

Александр Киденис

Труд

Фото: Андрей Пронин/Zumapress.com, globallookpress.com

Почти три десятка лет после казни серийного убийцы Сергея Головкина прожила Россия без смертных приговоров. Теперь Государственная дума выступает за отмену моратория на расстрелы. Причиной стала «кровавая пятница», устроенная...