Кто и зачем заставил дурака Богу молиться

Еще раз о фильме Кирилла Серебренникова «Ученик»

В прошлом номере «Труда» в статье «Мученик веры, или Заставь дурака Богу молиться» мы начали разговор о только что вышедшем на российские экраны фильме «Ученик» Кирилла Серебренникова. Об этой ленте много пишут и спорят. Фильм, получивший приз за режиссуру на «Кинотавре» и приз независимой прессы в программе Каннского фестиваля «Особый взгляд», называют «самым ярким антиклерикальным высказыванием». Впрочем, в рецензии «Труда» на сей счет сделано принципиальное уточнение: «Ученик» направлен не против веры, а против веры слепой, фанатичной, дремучей, нерассуждающей. Не против православия, а против различных форм религиозного экстремизма«. Однако не все согласны и с такой — примирительной — оценкой. Оппоненты приводят свои аргументы. Одному из них предоставляем слово.

Итак, в основу и фильма, и спектакля того же Кирилла Серебренникова в «Гоголь-центре» легла пьеса «Мученик» немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга. Для тех, кто не знаком с пьесой (перевод ее издан у нас в количестве 1000 экземпляров — спешите, один я уже купил), скажу, что сценарий картины довольно точно следует оригиналу. За исключением тех моментов, где понадобились российские реалии: директор школы — женщина, а не мужчина, вместо пастора — православный священник, имена героев — русские кальки с немецкого. Но некоторые непривычные для нашего глаза детали (учительница, разъезжающая на мотоцикле, нудисты на общем пляже) позволяют догадаться, что оригинал пришел к нам из толерантной Европы.

Впрочем, нам гораздо важнее правдоподобие внутреннее. По словам самого Серебренникова, его кино — «о глобальной растерянности всех, общества в целом, перед мракобесием, о растерянности самых разных людей перед идейной косностью, перед безумием». То есть, надо понимать, в России настали времена религиозного мракобесия, перед которым все растеряны. Так что же происходит на экране? В центре — старшеклассник Веня Южин (актер Петр Скворцов), который пытается жить строго по Библии и активно обличает грехи окружающих в школе и дома. Он протестует против полуголых одноклассниц в бикини на уроке плавания, против маминого развода с папой, против уроков полового воспитания и дарвиновской теории происхождения человека. Кульминация фильма — эпизод, когда мальчик начинает предъявлять счет учительнице биологии и психологу Елене Львовне Красновой (актриса Виктория Исакова). Ее парень обвиняет в пропаганде разврата и безбожия и даже готов ее убить. Учительница, как объясняет Веня исходя из ее отчества, — еврейка, а отсюда и все беды. Елена Львовна учит школьников надевать презерватив на морковку и несет теорию Дарвина в неокрепшие души — в пику библейской истории сотворения мира.

Учительница пытается воевать с Веней его же оружием — на цитаты ученика отвечает цитатами из Библии, сладострастно находя в Вечной книге противоречия. Но всякий раз победа остается за Веней — консервативная баба-директриса почему-то неизменно принимает сторону сумасшедшего ученика. По ходу фильма герои то и дело совершают безумные поступки: ученик ныряет в бассейн в одежде, раздевается догола перед классом, прыгает по классу в костюме обезьяны, устанавливает в школе гигантский крест, а учительница прибивает свои кроссовки к полу...

Первое впечатление: в фильме действуют одни сумасшедшие. Эксгибиционист-ученик, демонстративно глупая мама, сексуально озабоченная одноклассница, калека-одноклассник, липнущий к Вене с нежными объятиями, учительница, штудирующая Библию и бьющая ученика по щеке, крикливая директриса, примитивный священник — и далее по списку. И ребенку ясно, что буквально следовать вырванным из Библии цитатам (ссылки на Священное Писание своевременно появляются на экране) так же нелепо, как Библию игнорировать. Однако персонажи фильма компромиссов не знают, и здравый смысл их не касается...

Не знаю, возможна ли подобная история в современной Германии, но в российской школе навряд ли. Недаром Серебренников поехал снимать «Ученика» в Калининград, экс-Кенигсберг. Сам режиссер признается: «Нужно было найти место, в котором эта история была бы возможна, в котором могло произрасти такое существо, как мальчик Вениамин... Мне показалось, что город с такой двойной, тройной судьбой... может эту притчу, эту странную, условную вещь принять в себя». Заметьте, Серебренников полагает, что сюжет и персонажи его фильма нетипичны для России — и при этом считает, что снял притчу на темы религиозного мракобесия и ханжества в своей стране.

Что ж, продвинутые авторы и их герои захотели увидеть в христианстве только догму и зло, поставили знак равенства между религиозным ортодоксом и антисемитом. Но зачем же так опошлять драму заблудшего молодого человека? Ведь по сути протесты Вени морально обоснованы — и развод папы с мамой — горе, и обнажаться девушкам неловко, и презерватив на морковку учительнице натягивать в классе не стоит... А фанатики в жизни есть и покруче православных — например, те, что толпами воюют за ИГИЛ. Те, что взрывают, стреляют, давят людей только за то, что они иной веры или просто другие. Так зачем вообще нужны антирелигиозные высказывания в стране, где большинство людей либо верующие, либо симпатизируют христианству? Что у нас, в России, проповедники никому житья не дают?

Конечно, встречаются и узколобые фанатики. Но их действия отнюдь не показательны для большинства верующих в России, которые достаточно терпимые, я бы даже сказал, слишком терпимые люди.

Вот ключевой «антиклерикальный» монолог учительницы Красновой (в оригинале Эрика Рот) в финале пьесы. «Уважение к религии, но почему? Что это такое, если один пастырь, а остальные овцы? Что это такое — один сидит наверху, и он главный? Кто его выбрал?.. Прекрасная мысль, что есть папочка, который за всеми нами присматривает. Мысль прекрасная, но только пока мы дети, пока мы не выросли. Отец, который все видит, бесконтрольно карает, который иррационален и жесток, неужели вы не догоняете, что это тоталитарная диктатура... Нет, монотеизм — это диктатура, так что, если Бог и есть, с ним нужно бороться...»

Вас не удивляет такое примитивное восприятие Бога и мироустройства? Вас не коробит этот детский лепет, выходящий из-под пера зрелого драматурга? Что это — европейский инфантилизм? Или Майенбург, а вместе с ним Серебренников, мало страдали в жизни? Как говорится, все мы атеисты — до первой тряски в самолете...

Видите, какое «высказывание» получилось. По мне, так примитивная агитка. По мне, так череда надуманных конфликтов, лживость и фальшь которых чувствуется в каждой сцене. По мне, так постоянное ощущение искусственно раздутых театральных страстей, которое заставляет нормального человека морщиться в каждой сцене. Так же, как заставляет нас морщиться пианист, когда мажет мимо нот или громко бьет по клавишам там, где нужно играть тихо.