Для режиссерского дебюта Сергей Безруков взял Островского. Художественный руководитель самого молодого столичного театра — Московского Губернского — собрал в спектакле «Нашла коса на камень» сразу три пьесы «замоскворецкого Колумба».
Московский Губернский театр, открытый лишь несколько месяцев назад, начинается вовсе не с вешалки, а с... духового оркестра: «Очи черные», «Вдоль по Питерской»: На то он и Губернский! И расположен не в двух шагах от Кремля, а на самой что ни на есть окраине — в Кузьминках.
Сергей Безруков создал заслуживающий внимания прецедент — «в народ» пошел не крошечный полустудийный местечковый театрик, а коллектив, который с первых шагов ставит высокую профессиональную планку. Ни эпатировать публику, ни ставить над ней рискованные психологические опыты молодой худрук не намерен. Нынче от желающих вогнать зрителя в депрессию, долбануть его гомо-, зоо- или еще какой филией отбою нет, а вот чтобы по душам поговорить, немного охотников найдется.
В фойе гомонит импровизированная ярмарка — но это присказка, а сказка, снова ставшая былью через каких-то 150 лет, начинается со стрекота колотушки дворника, шествующего через зал. Попадание в десятку: улыбающийся не то узбек, не то татарин — точно такой же полтора века назад, как сегодня. Никаких модных отсылок к нынешним реалиям спектаклю не требуется: ничего в краю родимых осин, по сути, не изменилось. Правят бал владельцы заводов, газет,пароходов, ловят их за толстые кошельки напористые барышни, которых соблазняют бонвиваны без гроша в кармане. Именно Островский остается для Сергея Безрукова, при всей его горячей любви к Пушкину, главным энциклопедистом русской жизни.
Режиссер признается: мог бы — полное собрание сочинений Александра Николаевича поставил! Ограничился тремя — сквозь сюжет «Бешеных денег» протянул интригу «Бесприданницы», сделав реверанс «Талантам и поклонникам». Труппа еще только складывается, без приглашенных звезд не обойтись. На главную роль — бизнесмена-провинциала Саввы Василькова, нажившего капитал умом да трудом, — Безруков пригласил своего давнего друга Дмитрия Дюжева. Когда тот бросает в зал сакраментальное «Сколько ж воровать-то можно!», зал взрывается овацией. Васильков уверен: и в России бизнес может быть честным. Даже ради любви он, как и шекспировский Петруччио, от своих принципов отказываться не намерен, хотя его избранница в одночасье из богатой невесты превращается в бесприданницу.
Скука зрителю не грозит: спектакль полон и прекрасной музыки, и остроумных реприз. Но для вступившего на режиссерскую стезю актера театр по-прежнему остается прежде всего той самой кафедрой, с которой многое можно сказать людям.
